Барри Дененберг - Ранним воскресным утром. Пёрл-Харбор. 1941

Мама включила радио на полную громкость. Какое-то время новостей не передавали, только церковную службу и какую-то музыку.

Я молилась, чтобы позвонил папа. Я так хотела услышать его голос и узнать, что у него все в порядке.

Наконец диктор прервал программу. «Передаем достоверную информацию. На нас напали. Здесь японцы». Он все повторял и повторял эти слова, будто пытался убедить самого себя, что это не просто очередные учения.

Энди прав. Они напали на Пёрл-Харбор. Но это все, что мы знали. Мы не знали, был ли кто-то убит или ранен, не знали даже, остался ли кто-нибудь в Пёрл-Харборе.

Вдали послышались новые взрывы, непохожие на предыдущие. Энди сказал, это зенитные орудия.

Прямо над головами мы увидели первый американский самолет. Он преследовал японский истребитель. Они отчаянно сражались. Мы наблюдали за битвой, прикованные к месту и охваченные ужасом.

Наконец град пуль, выпущенных американским самолетом, достиг цели.

Японский истребитель взорвался так стремительно, что через мгновение перестал быть самолетом. Он превратился в горящий оранжевый вихрь, с ревом несущийся к земле.

По радио передавали новые объявления и новые инструкции: не ездите в автомобилях, не находитесь на улицах, не пользуйтесь телефоном, приготовьте ведра с песком и наполните бочки водой на случай пожара.

В словах диктора звучало безумие, его голос дрожал.

Диктор призвал всех докторов и медсестер, которые были в районе, немедленно приехать в армейский медицинский госпиталь Триплера.

Когда мама сказала, что она должна ехать, я посмотрела на нее, не веря своим ушам. Еще одно немыслимое потрясение сверх тех, с которыми я все еще пыталась справиться. Я не могла понять, как она может даже думать о том, чтобы оставить нас здесь. У нас не было известий от папы — мы не знали, где он, даже не знали, все ли с ним в порядке.

Весь мой мир рассыпался прямо на глазах, как тот японский самолет, который сбили всего несколько минут назад.

Мама смотрела на меня так, будто зависела от моего решения. Ее взгляд говорил: «Я должна сделать это, пожалуйста, помоги мне».

Я ничего не сказала, и этого было достаточно.

Мама попросила нас не выходить из дома, что бы ни случилось. Не подходить к окнам и дверям, дождаться папу, сказать ему, куда она поехала, и попросить не волноваться. Если что-нибудь случится, мы должны запереться в подвале. Тут я поняла, в каком состоянии находится мамин рассудок. У нас нет подвала.

Потом она обняла нас, села в машину и уехала.

Я решила, что буду в большей безопасности, если подо что-нибудь спрячусь. Энди помог мне перевернуть диван и два больших стула, сдвинуть их вместе в середине гостиной и укрыть сверху нашими одеялами и простынями.

Все это заняло много времени, тяжело было двигать мебель, но результат того стоил. Я решила, что мне нужна еще одна вещь, пошла в кухню и взяла большой мамин нож. Вернувшись в диванную крепость, я почувствовала себя увереннее, хотя могла находиться там не больше пятнадцати минут подряд, потому что было сложно дышать.

Вскоре после того, как мы построили диванную крепость, позвонил папа.

С ним все было в порядке, и он хотел узнать, как дела у нас. Энди рассказал ему, что у нас все нормально, а потом я поговорила с папой. Я сказала ему, что мама уехала помогать в госпиталь, и он очень долго ничего не говорил. Потом ответил, что сначала заедет туда, заберет маму, и они приедут домой.

Как и мама, он хотел от меня услышать, что все в порядке. Так я ему и сказала, хотя мне бы хотелось, чтобы мама не уезжала в госпиталь, а папа не уезжал играть в гольф и чтобы он сразу вернулся домой, а самое главное, чтобы мы никогда не уезжали из Вашингтона.

Мне было слишком страшно, и я не могла ничего делать, кроме как слушать репортажи по радио. Диктор продолжал повторять те же самые инструкции, что и раньше, и призывать всех к спокойствию.

Вопреки инструкциям, Энди оставался на улице, пока не стемнело, и смотрел на небо в бинокль, слезы катились у него по лицу. Я не знаю, на что он смотрел. Смотреть было не на что. С тех пор как уехала мама, не было ни самолетов, ни взрывов.

Я сидела под диваном, пока мама и папа не вернулись домой.

Понедельник, 8 декабря 1941 года

Оаху, Гавайи

Мы с Энди спали в своих спальных мешках на полу в комнате мамы и папы (хотя сомневаюсь, что кто-то из нас много спал).

Не знаю, что бы я сделала, если бы они не приехали домой, если бы с ними что-то случилось. Сейчас, когда мы все вместе, я чувствую себя гораздо лучше.