На следующий вечер жена отправилась в гости к своему двоюродному брату, взяв с собой трех старших детей. Им хотелось послушать, как по радио сообщат об освобождении Эйндховена. И как раз тут началась бомбардировка. Человек двадцать кинулись искать спасения в доме Леопольда, спрятавшись под лестницей тесного подвала. Слышно было, как совсем рядом рвутся бомбы, от этого сотрясались стены. Тут уж впала в ужас даже моя жена. Между тем наши младшие в «Лаке» прятались в погребе со своей нянюшкой. Шесть бомб упало в саду, так близко к дому, что вылетели все стекла, пострадали стены, тяжелая мебель попадала. С потолка погреба сыпались куски штукатурки, но, к счастью, не там, где хоронились люди.
Теперь «Лак» стал для житья непригоден, поэтому мы оседлали велосипеды и переехали в дом ван Ремсдейков в Гольф-клубе. В оккупацию этот дом занимали немцы, а теперь — несколько семей, оставшихся без крова. Еду для этих восьмидесяти бездомных готовили на оставшейся от немцев полевой кухне. Мы поселились в гараже, который разделили на комнаты самодельными перегородками. Через несколько дней мы вновь переехали, «временно», теперь уже в пристройку к дому Оттена, которую раньше также занимали оккупанты.
Пришли наконец дни, о которых мы мечтали больше четырех лет. Больше не было вокруг немецких мундиров. Не было угрозы личной безопасности. Никакой лжи в газетах или по радио. Никаких ограничений. Снова была свобода слова. Нам даже не верилось. Мы смотрели, как проходят по улицам колонны союзнических войск. Это зрелище означало, что мы и в самом деле освобождены.
Увы, нет радости без печали. Наш город оделся в глубокий траур. Тот налет во вторник унес много жизней, и скоро мы узнали, что потеряли немало друзей и знакомых. Погибло много детей. Так что раздавались не только радостные возгласы. Мы слишком хорошо понимали, что война совсем еще не окончилась.
Первое, что я сделал после возвращения, это привел себя в порядок (чем последние несколько недель пренебрегал), а потом на велосипеде Сильвии отправился в школу, где в одной из классных комнат собрался управленческий персонал «Филипса». Мое появление было встречено радостно, и немедленно началась дискуссия по поводу того, что прежде всего следует делать в создавшемся положении.
В настоящий момент мы находились как бы посреди арены боевых действий, с которой вооруженные силы союзников постепенно вытесняли немцев. Первейшей моей задачей было установить контакт с новыми властями, поэтому мы решили, что нужно нанести визиты британскому коменданту города и представителю нидерландских военных властей, назначенному нидерландским правительством в Лондоне для руководства страной в переходный период.
Другое наше решение касалось обеспечения защиты заводских сооружений: следовало позаботиться о том, чтобы остатки заводского имущества не исчезли в неразберихе. В этом отношении мы ничего существенного пока предпринять не могли, кроме разборки завалов, оставшихся от последней бомбежки. Подачи электрического тока не было; все сырьевые материалы, так же как множество станков, увезены оккупантами; прочее оборудование бездействовало. Но люди наши по-прежнему были здесь, и это было самое главное.
К великому моему изумлению, вскоре после освобождения буквально из ниоткуда возник Оттен. Каким-то образом он примкнул к комиссии союзников, которой руководил сэр Уотсон-Уотт. Все эти годы мы оба с нетерпением ожидали того момента, когда сможем наконец обменяться рукопожатием в освобожденном Эйндховене. Возвращение Оттена внесло неоценимый вклад в восстановление «Филипса», хотя, разумеется, ему были внове и удивительны особенности нашей жизни — такой, как она сложилась в оккупационный период. Помимо Оттена, я с восторгом приветствовал принца Бернарда, который, будучи главнокомандующим вооруженными силами Нидерландов, приехал с инспекцией в первый из освобожденных голландских городов. За годы изгнания принц и Оттен стали друзьями.
Так случилось, что я оказался в джипе военной бригады принцессы Ирены, когда эта бригада вошла в Эйндховен, и своими глазами видел, с каким энтузиазмом население Нидерландов встречало свои войска, вернувшиеся на родную землю.
Следующие дни прошли в постоянной спешке, напряжении и атмосфере приподнятости. Люди наслаждались свободой, хотя свобода эта, конечно, не могла не быть ограничена. Мы на «Филипсе» с трудом добивались того, чтобы снова вошли в силу расписание и правила распорядка. Впрочем, поначалу это было не так уж и важно, ведь производить пока еще было нечего. Все ликовали, что Эйндховен свободен от кошмара немецкой оккупации.
Читать дальше