Милош Кратохвил - Ян Гус

В основополагающей грамоте буквально говорится: «Господь завещал нам, чтобы слово Божье не было связано, но чтобы пользовалось оно величайшей свободой и служило бы церкви и членам ее успешнейшим образом».

К этой-то свободе слова, ограниченной единственным законом — беззаветным служением правде, и прибегал Гус в самой полной мере.

Перед ним стояла нелегкая задача, он должен был обращаться к пражанам, которые слышали Вальдгаузера, Милича и Матея из Янова. В самой Вифлеемской часовне предшественником Гуса был известный оратор Штепан из Колина.

Гус, однако, превзошел всех и вскоре стал самым любимым проповедником пражских городов.

В чем крылась причина его исключительного успеха? О главной уже было сказано. Но к ней присоединились и другие.

Что слышали верующие во время проповедей в других костелах? Обычно проповедь была лишь дополнением к наиболее торжественным богослужениям, и, как правило, она ограничивалась изложением жития святых или разбором некоторых мест из библии, делалось это в безлично-восхваляющей или назидательной манере, причем никто никогда не затрагивал того, что волновало слушателей в их личной и общественной жизни. Неискусные ораторы по большей части кое-как «отбывали повинность проповедника», рассматривая ее как тяжелую дополнительную работу.

Теперь же с кафедры Вифлеемской часовни зазвучал голос, который, правда, тоже говорил о великих понятиях справедливости, жизни и смерти, но говорил о них в связи с каждодневной жизнью, с обычной будничной жизнью любого из пораженных слушателей. В речи, которую они слышали, приводились примеры из быта ремесленников, бедноты, горожан, студентов, эта речь была сочной, конкретной, и слушатель всегда мог сказать «Смотри, это он обо мне говорит, о моих заботах, о моих горестях, о моих страхах и надеждах». Именно в этом была сила воз действия Гуса на слушателей. Все абстрактное, от влеченное, все, что другие выражали безличной возвышенной и оторванной от жизни фразой, Гус крепко увязывал с действительностью, знакомо каждому по собственному опыту. Каким образом достиг Гус такого эффекта — станет ясно, когда мы узнаем, о чем он говорил.

Так же как и его предшественники-реформаторы Гус прежде всего сосредоточил свое внимание на критике церкви. И понятно почему. Во-первых, он сам был служителем ее, во-вторых, и это главное, церковь претендовала быть верховным руководителем всего христианства и вести его по пути справедливости к спасению. А кто может сотворить большее зло: ведомый ученик или ведущий учитель? Конечно, учитель, который направляет мысли и суждения вверенной ему паствы. На учителе, то есть на церкви, лежит поэтому наибольшая ответственность. Она сама прежде всего должна быть совершенна, коль скоро призывает остальных слушаться ее слова, она должна служить образцом, коль скоро провозгласила себя пастырем вверенных ей стад. Разве церковь не требует от них безграничного послушания и признания своего авторитета? И наоборот, верующие имеют бесспорное право требовать от церкви, чтобы она была им светлым примером, самым совершенным в пределах человеческих возможностей.

В действительности же церковь в ту эпоху больше чем когда бы то ни было заразилась мирской суетой, совсем отвернулась от своего духовного послания и заботилась лишь о приобретении возможно больших земных владений и денег. Как же могла она внушать своей пастве добродетель и справедливость, кто же мог верить ей, видя в ее практике прямую противоположность ее учению?

Никто не мог бы убедить Гуса, что он идет против церкви, служителем которой он был. Наоборот, он всегда был глубоко уверен, что служит ей наилучшим образом, вскрывая ее пороки и взывая к исправлению.

Он всегда, до самого конца, считал себя праведным и честным сыном церкви, даже когда его противники пытались доказать ему обратное. В действительности же он был опаснейшим врагом церкви, потому что критика его подрывала самую основу церковной системы.

Гус не мог даже осознать всего значения своих выступлений. Разоблачая гнилость церковных порядков, несоответствие между учением церкви и ее делами, указывая, насколько изжили себя внутренняя организация и деятельность церкви, Гус восставал одновременно и против важнейшего и сильнейшего представителя феодального общества, а тем самым обрушивался на основы феодального строя вообще. Гус не избежал того, что его критика церкви переросла уже рамки клира и затронула светскую часть феодального общества; он не мог не критиковать короля, дворянство, бюргерство, и если сам Гус рассматривал свою деятельность прежде всего как миссию священника-реформатора, то его слушатели, хотя бы и подсознательно, чувствовали за его словами критику всего общества, его устройства и законности его порядков. Люди стали особенно чуткими к этому, ибо в ежедневном соприкосновении с высшими властями, как духовными, так и светскими, претерпевали множество страданий и несправедливостей.