Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Колчак: “Приказываю вам (обращаясь к Сахарову) вступить в обязанности главнокомандующего. Генерал Дитерихс сдаст вам свой штат [125] Так в первоисточнике. Возможно, следует читать «штаб». , чтобы в первое время не терять вам дорогого времени [на] формирования его. (Обращается к Дитерихсу). Приказываю вам, генерал, немедля все сдать генералу Сахарову”. “Слушаюсь, – я так устал”»…

Нервозность адмирала как будто подталкивает к тому, чтобы все прозвучавшие обвинения сразу посчитать необоснованными; однако на самом деле неизвестно, чтó говорил в разное время Дитерихс Колчаку о Гайде, или Пепеляеве, или сдаче Екатеринбурга, или о Петропавловске, Ишиме и проч. И как бы то ни было, перед нами, пусть и принятое в столь ненормальной форме, оперативное решение Верховного Главнокомандующего – дать бой на подступах к столице и удерживать ее до последней возможности. Вручив Дитерихсу собственноручное предписание – «Согласно пожелания Вашего, предоставляю Вашему Превосходительству избрать себе дальнейшее назначение, будучи совершенно уверен, что деятельность Ваша послужит ко благу Родины нашей и пользе общего дела» (Дитерихс уехал в глубокий тыл), – Колчак призвал к командованию того из генералов, кто решительно говорил о возможности обороны.

Была ли в действительности какая-либо надежда на успех? На стороне красных был наступательный порыв, возможность мобилизаций в прифронтовой зоне (правда, качество мобилизованных при этом вряд ли следует оценивать высоко), численное превосходство (но отнюдь не трехкратное! – по сведениям русского штаба, соотношение составляло 83,5 тысячи штыков и сабель против 76,5 тысяч, а непосредственно на Омском направлении – 56 тысяч против 44,7 тысяч в пользу Красной Армии; правда, в последней преобладали пехотные части, игравшие основную роль в боевых действиях). На стороне русского командования оставалась главным образом решимость сражаться до конца, и, если бы она оставалась неизменной, этого было бы совсем не мало.

Советские войска, только что битые в междуречьи Тобола и Ишима, и в своем новом продвижении на восток шли отнюдь не триумфальным маршем. Положение их тыла вовсе нельзя было считать устойчивым (в частности, аннулирование «колчаковских» денежных знаков сильно ударило по крестьянству и не могло не вызывать его недовольства). Возвращение на фронт 1-й армии Пепеляева значительно увеличило бы противостоящие красным силы по сравнению с первоначальными расчетами Дитерихса. Весы еще колебались, и нельзя совсем отвергать возможность того, что Каппель и Войцеховский совершили бы под Омском чудо; а остановка красного наступления в условиях начинающейся зимы, скорее всего, «заморозила» бы фронт на несколько месяцев. Но нужен был полководец…

Помимо Дитерихса, в Сибири с середины августа 1919 года находился генерал Н.Н.Головин – боевой офицер, известный теоретик и преподаватель, талантливый генштабист. После Октябрьского переворота он некоторое время числился на советской службе, затем, уехав на Украину, служил у Гетмана П.П.Скоропадского, затем – в русской заграничной миссии генерала Щербачева. В Омске на Головина возлагались большие надежды как на военного, а после его прибытия – и как на потенциального политического деятеля (Гинс из первого же разговора сделал вывод, что Головин был сторонником «сотрудничества с социалистами», и решил продвигать генерала на пост товарища Председателя Совета министров). Будберг не без удовлетворения отмечал влияние Головина: «Адмирал его слушается, ему доверяет и очень считается с его мнением». Сам Головин, однако, большого энтузиазма не проявил, избрал позицию человека, присматривающегося к будущему высокому посту, а в октябре благополучно отбыл заграницу для лечения.

Имя генерала Лебедева было ненавистно, кажется, уже всем, от Действующей Армии до его недавних коллег по кабинету. Из Командующих же армиями действительно оставался один Сахаров – пусть не самый авторитетный или прославленный, но как будто самый решительный и волевой. (Заметим, что в поисках объяснений, почему Сахаров пользовался таким влиянием, подчас заходили в область предположений совершенно фантастических: рассказывали даже, будто Сахаров «когда-то сидел в тюрьме у большевиков вместе с адмиралом Колчаком»!)

Передавали, что командование было предложено Верховным Правителем одновременно Каппелю, Войцеховскому и Сахарову, из которых согласился лишь последний (но это противоречит другим свидетельствам и слишком похоже на легенду). Передавали, что «в присутствии Каппеля и Войцеховского Сахаров дал торжественное обещание отстоять Омск». Сам же Сахаров в своих воспоминаниях был более осторожен и утверждал: на заседании Совета министров он «предупредил, что на защиту Омска рассчитывать нельзя, что, может быть, удастся собрать резерв к востоку от Иртыша и там дать красным генеральное сражение». При этом, правда, непонятно, чтó имеет в виду Гинс, когда пишет: «Казалось, все было сделано для защиты Омска. Начальник гарнизона докладывал Совету министров, какие у него части, какие приняты меры, и выходило, что беспокоиться не о чем». Почему доклад делал «начальник гарнизона», когда сам же Гинс указывает, что «защита города была поручена» Войцеховскому («он показался мне глубоко сосредоточенным, как-то несоответственно явной молодости, и своим печальным и серьезным видом он резко отличался от других генералов»), – сказать сложно. Но версию Главнокомандующего фронтом как будто поддерживает Вологодский, рассказывая о совещании членов кабинета у Верховного 6 ноября: «Ген[ерал] Сахаров также пришел к заключению, что нам не удержать в руках Омск и придется все эвакуировать из Омска и отойти в глубокий тыл, вплоть до Оби» (то есть, по-видимому, на рубеж Томск, Ново-Николаевск, Барнаул). И тщетным оказывалось обращение Верховного Правителя «К населению города Омска», опубликованное четырьмя днями ранее: