Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Адмирал Колчак, как рассказывал сам Михаил Павлович, «прислал на имя нашего поверенного в делах в Англии Набокова телеграмму с запрещением мне въезда в Россию и, кроме того, просил его принять меры, чтобы Англичане не дали мне возможности командовать Черноморским флотом». Через некоторое время Верховный Правитель, несколько смягчившись, сообщил, что «не препятствует Адмиралу Саблину ехать в Россию как частному лицу»; оговорка все равно была, конечно, унизительной, а апелляция к союзному вмешательству в управление русским флотом и вовсе не делала чести Колчаку, – но Саблин готов был подчиниться, когда неожиданно получил от адмирала А.М.Герасимова, управлявшего у Деникина морским ведомством, предложение… принять должность Главного Командира Севастопольского порта. Саблин сослался на запрет, полученный им от Верховного Правителя, но в ответ последовало возражение, что предлагаемая служба – это долг, от которого нельзя отказываться.

К тому времени (весна 1919 года) управление Черноморским флотом, доверенное адмиралу Канину, оказалось в чрезвычайно плохих руках. С ноября 1918 по март 1919 года штаб Командующего был погружен в планы полномасштабного возрождения флота и пренебрегал насущными потребностями борьбы, а после вторжения большевиков в Крым – бежал заграницу. Вскоре одни из представителей бывшего командования занялись коммерцией, а другие перебрались на Восток России и получили от Колчака новые назначения. В гневном письме Александру Васильевичу генерал Деникин, прямо называя этих лиц дезертирами, сообщал: «Подробное донесение о событиях при эвакуации Одессы и Севастополя, а также о боевых действиях флота в Азовском море, у Акманайской позиции около Керчи, при обратном занятии портов Крыма, при занятии Днепровского лимана и в Каспийском море будет мною сделано курьером для устранения неправильного освещения, которое, по-видимому, было дано вышеназванными офицерами или создалось под их влиянием». Почти все перечисленные операции проводились под руководством адмирала Саблина, в должности Главного Командира судов и портов Черного и Азовского морей возродившего Черноморский флот как боевую единицу; а само письмо должно было стать ответом на телеграмму, пришедшую по дипломатическим каналам 18 июля, в которой Сукин со ссылкой на генерала Лебедева передавал: «Верховный Правитель Адмирал Колчак просит доложить Генералу Деникину, что считает Саблина недостойным служить в Русском флоте и непригодным вообще [к] ответственным должностям».

По отношению к Деникину телеграмма – фактически всего лишь просьба, рекомендация – была более чем корректна, но по отношению к Михаилу Павловичу – более чем несправедлива. Одновременно с письмом Главнокомандующего в Омск полетела депеша Герасимова с указанием, что Саблин «прошел через следственную комиссию» (расследование было произведено по его собственной просьбе). Правда, осторожный Герасимов, не желая ссориться с Верховным, предложил Саблину уйти самому, подав рапорт о болезни, в связи с чем тот писал Деникину:

«Я за все время службы только два раза болел, – один раз на броненосце “Ослябя”, идя к Цусиме кругом Африки, – получил малярию, – другой раз – когда был во время последней войны Начальником Минной бригады, – получил воспаление легких. Но в обоих случаях рапортов о болезни не подавал, потому что оба раза меня уводили со служебного поста и укладывали в постель в бессознательном состоянии.

Я и теперь не подал рапорта о болезни, хотя бы потому, что подобное мое поведение явилось бы косвенным признанием с моей стороны обвинения, предъявленного мне адмиралом Колчаком».

Деникин все же не позволил отстранить Саблина от дел, и впоследствии Михаил Павлович неоднократно с успехом руководил действиями флота, – но сам конфликт не становится от этого менее показательным. Помимо предубежденности Колчака, его явной несправедливости, запальчивости и, похоже, склонности в этом вопросе прислушиваться к наветам, здесь можно усмотреть и ревнивое внимание Александра Васильевича к «своему» Черноморскому флоту, и уверенность – в отличие от «военно-сухопутных» дел – в своей компетентности и праве принимать решения по морским вопросам за тысячи верст и на основании докладов третьих лиц.

Быть может, само обращение к флотским заботам было для адмирала глотком свежего воздуха, – а уверенность должна была подкрепляться тем пиететом, с которым относились к своему старшему боевому товарищу моряки, оказавшиеся на Востоке России. Перечитаем хотя бы приветственные телеграммы, получаемые Верховным Правителем: «Офицеры и команда Амурской Флотилии и формируемый баталион морских стрелков Дальнего Востока просят меня передать Вашему Высокопревосходительству, что они всегда готовы выполнить свой боевой долг на передовых позициях. Контр-адмирал Тимирев», – или: «Отслужив молебен по случаю оффициального открытия действий комендантской роты, ядро будущего речного боевого флота горячо приветствует своего славного Верховного Вождя, Адмирала – волю, мозг и сердце России и ее армии и флота. Готовые отдать жизнь во славу возрождения родины и ее флота, мы прилагаем [104] В газетной публикации – ошибочно «предлагаем». все силы к его дальнейшему созданию для предстоящей борьбы на воде во славу Андреевского флага, нашей эмблемы верного служения родине. От лица всех находящихся в Перми чинов вверенного мне флота (sic! – А.К.) выражаю преданность и готовность исполнить наш долг до конца. Контр-адмирал Федорович». (Впрочем, не только моряки, но и «сухопутные» подчиненные по недолгой службе адмирала на КВЖД вспоминали о нем с самыми теплыми чувствами, и бывший «орловец» полковник Ванюков телеграфировал Колчаку в декабре 1918 года, что формировавшийся им полк «просит принять» заверения, что, «как и в Харбине, готов ради Вас на все».)