«Еще недавно вся Свободная Россия была встревожена, когда получилось предложение Держав Согласия всем Правительственным организациям, обладающим вооруженными силами, послать представителей на Принцевы острова для соглашения с большевиками. Мы сочли ниже своего достоинства даже отвечать на эти предложения. Ныне этот вопрос может считаться поконченным. Сговора с большевиками на Принцевых островах не будет, и те Западно-Европейские государственные деятели, которые еще недавно поддерживали эти планы, ныне, прозрев, клеймят большевиков названием убийц и террористов, как то сделал Ллойд-Джордж в палате депутатов».
В то же время основания для беспокойства и даже недоверия к союзникам отнюдь не исчезли. На Парижскую конференцию, подводившую итоги Мировой войны, русские представители не были допущены, и им пришлось ограничить свою деятельность «декларациями, записками, иногда личными неофициальными беседами», переоценивать которые, конечно, не следовало. В результате Версальский договор, подписанный, в частности, представителями Боливии, Кубы, Гаити, Либерии, Сиама идр. и трактовавший среди прочих вопросов о передаче немцами Британии «черепа Султана Макауа», вывезенного из Германской Восточной Африки, – не имел подписи кого-либо из представителей России и ограничился в отношении самóй России процитированными ранее положениями. Ни к чему оказалось и «Особое подготовительное к мирным переговорам Совещание», образованное при министерстве иностранных дел согласно утвержденному Колчаком постановлению Совета министров от 17 декабря 1918 года (задачами Совещания были «собирание и всесторонняя разработка материалов по вопросам, связанным с мирными переговорами и с взаимоотношениями России с союзниками и помощью, оказываемой ими России»).
Мы видели, впрочем, что даже те немногие упоминания о России и ее интересах, которые были сделаны в Версале, позволяли надеяться на трактовку их в достаточно выгодном направлении, а потому вопрос вставал об официальном дипломатическом признании иностранцами правительства Колчака. Однако на это пошло лишь новообразованное Королевство Сербов, Хорватов и Словенцев, сообщившее о согласии «принять вновь назначенного Российского Посланника в Белграде» в качестве «представителя Российского Правительства, возглавляемого Адмиралом Колчак». Великие державы, напротив, ограничивались любезностями – такими, например, как апрельские телеграммы министра-председателя Франции Ж.Клемансо и военного министра Великобритании У.Черчилля по случаю успехов на фронте Верховного Правителя или ответ Клемансо на поздравление адмирала по случаю заключения мира («Я горячо желаю, – писал французский политик, – чтобы под Вашим благородным водительством защитники свободы и национального бытия России вышли в свою очередь победителями из той борьбы, которую они ведут»).
Казалось, что шаг к признанию был сделан в результате произошедшего весной и в начале лета обмена дипломатическими нотами, который Колчак, если верить воспоминаниям генерала М.А.Иностранцева, иронически охарактеризовал как попытку «меня исповедовать на ту тему, какой я демократ». Подписавшие первую ноту главы правительств Англии, США, Франции, Италии и Японии заявляли в ней, что «готовы оказать поддержку правительству адмирала Колчака и тем, которые работают вместе с ним, посылкой снабжения и военных припасов, дабы оно сделалось правительством всей России, при том, однако, условии, что союзные и соучаствующие правительства получат определенные гарантии, что его политика преследует ту же цель, что и они». В принципе, это было их право – помогать лишь тем, кого они считали бы в полном смысле слова своими единомышленниками, – однако только до тех пор, пока задаваемые Верховному Правителю вопросы не превращались во вмешательство в русские дела.
Колчак ответил, что врученную ему власть он «не намерен удерживать… ни на один день дольше, чем это требуется благом страны», и подтвердил данные ранее русскому обществу обещания о созыве Учредительного Собрания. Он повторил неоднократно сделанные заверения о намерении строить государство на основах законности и широкого местного самоуправления, демократии и отказа от механической реставрации прошлого. Гораздо резче прозвучал голос Верховного Правителя по вопросам взаимоотношений с новообразованными окраинными государствами.
Полностью признана была лишь независимость Польши, о чем в той или иной форме делались официальные заявления еще до октября 1917 года. Однако установление русско-польской границы откладывалось до Учредительного Собрания, а в административной практике «колчаковского государства» по отношению к полякам имелись свои особенности, о которых союзникам знать было вовсе не обязательно. Так, согласно утвержденному адмиралом постановлению Совета министров от 20 марта 1919 года «русско-подданные польской национальности», желающие выйти из русского подданства, освобождались от призыва в армию, но… лишь «в случае их желания сражаться в формируемых национальных польских частях»; таким образом, «сибирских поляков» в сущности также мобилизовали, только теперь уже как «иностранных союзников».
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу