Эрнст Юнгер - Излучения (февраль 1941 — апрель 1945)

В конце апреля часть, в которой состоял Юнгер, размещается в Париже, и именно с этим городом главным образом и будут связаны почти все записи дневника военных лет.

Подобно тому как «Сады и улицы» имеют два важнейших событийных центра — завершение работы над романом «На мраморных скалах», манифестировавшего уход Юнгера во внутреннюю эмиграцию, и начало новой мировой войны, — так и парижские дневники содержат свои центры, организующие весь представленный в них событийный ряд. Первый из них — обоснование в Париже, второй — нападение на СССР, сообщившее войне роковой характер, в чем у Юнгера не было ни малейшего сомнения. Ни у него, ни у кого-либо из группы высших офицеров оккупационного корпуса, к которой стал принадлежать и Юнгер, не было иллюзий относительно конечного исхода войны — новой катастрофы Германии.

Мы не можем сейчас сказать, как создавалась эта книга. Первые ее фрагменты были опубликованы под названием «Излучения. Из неопубликованного военного дневника» в венском журнале «Слово и истина», ежемесячнике религии и культуры в 1948 г., когда еще действовал запрет на издание сочинений Юнгера. Полностью в составе с другими дневниками военного времени она была издана в 1949 г. Заканчивается «Первый Парижский дневник» временем отъезда Юнгера на Восточный фронт поздней осенью 1942 г.

«Кавказские заметки» охватывают период с конца октября 1942 г. до середины февраля 1943 г. и выделены Юнгером в отдельный дневниковый блок, поскольку тематически определены мыслями и впечатлениями, рожденными поездкой в Россию. Длительность пребывания там составила менее трех месяцев, а о том, как возник замысел командировки и как проходило ее оформление, кое-что мы узнаем из предыдущего дневника. Но именно «кое-что». Конкретное служебное обоснование и цель поездки никак не прояснены. Возможно, эта затемненность неслучайна и продиктована осторожностью, которую должен был соблюдать круг лиц, постепенно формировавших военную оппозицию гитлеровскому режиму. Не принимая непосредственного участия в деятельности этого круга, Юнгер тем не менее сочувствовал и содействовал ей. В любом случае, во многое он был посвящен. Само «пробивание» командировки заняло много времени: судя по всему, Берлин долго медлил с разрешением.

Видимо, невыгодная репутация Юнгера в высших партийно-правительственных сферах рейха уже давно утвердилась. Следовательно, исходившая из Парижа инициатива вызывала естественное подозрение. Как уже было сказано, безопасность Юнгера в определяющей степени покоилась на личной благожелательности к нему Гитлера. Этот аспект биографии Юнгера представляет известную проблему для всех юнгероведов; при отсутствии документальных источников им приходится, по сути, основываться на двух фактах: на всем известном сентиментальном отношении фюрера к герою и ветерану первой мировой войны, так сказать, своему комбатанту, а также, возможно, на «зачете» заслуг Юнгера в развитии правоконсервативного и протофашистского движения в начале 20-х годов.

Специалисты обсуждали вопрос о том, насколько реальными были шансы Юнгера объединить и возглавить, хотя бы морально и духовно, нарождающееся движение. В поведении писателя улавливают и амбиции на реальное лидерство, которые, к счастью, не развились, а потом и вовсе зачахли, сменившись на отстраненность от движения, от его политической идеологии и от участия в различных формах государственной и общественной деятельности, к которому его призывали. Намечавшаяся в начале 30-х годов встреча с Гитлером не состоялась, и наиболее откровенным свидетельством, документирующим специфичность отношения Юнгера к главе фашистского движения и режима, доныне остается короткая дарственная надпись на преподнесенной ему вышедшей в 1926 г. книге «Огонь и кровь»: «Национальному вождю Адольфу Гитлеру! Эрнст Юнгер». Но и она многого стоила. Перспективы фашистского движения еще были туманны, но Юнгер, блистательный представитель новой прозы, человек почти легендарной храбрости и безупречного нравственного авторитета, принятый несмотря на свое бюргерское происхождение и малые чины в круг новой военной элиты, озабоченной поисками путей возрождения Германии, безоговорочно признавал в личности Гитлера общенационального лидера и уступал ему дорогу.

В публикуемых дневниках нигде не встречается прямого осуждения фюрера, как, впрочем, и восторгов. Имеются отдельные упоминания его имени, по которым судить о юнгеровских оценках этого персонажа мы не вправе. Благосклонное отношение Гитлера к Юнгеру если и не содействовало его карьере, то, во всяком случае, предохранило от смертельной опасности в самые критические моменты жизни. Именно благодаря вмешательству фюрера смогла увидеть свет фантазия в прозе «На мраморных скалах», запрещенная первоначально к изданию нацистской цензурой, верно уловившей ее разоблачительный пафос. И самое важное: Юнгер был исключен Гитлером из списков привлекаемых к суду участников событий 20 августа 1944 г., хотя его поведение в кругу «парижских заговорщиков», куда уходили нити покушения, давало веское основание для осуждения. Как известно, он отделался отставкой «за непригодностью». [334] См. публикацию соответствующих документов в кн.: Ernst Junger. Leben und Werk i Bildrn und Texten / Hrsg. v. Heimo Schwilk. Stuttgart, 1988.