Стены спальни окрашены в черный цвет и разрисованы золотыми орнаментами; их дополняет китайская мебель, покрытая красным лаком. Вид этой тихой обители тягостен, но Жуандо чувствует себя в ней хорошо и работает здесь в самую рань, пока жена еще спит. Он замечательно рассказывал, как постепенно просыпаются птицы, сменяя друг друга своими мелодиями.
Потом пришел Геллер и мы расположились в библиотеке. Жуандо показал мне свои рукописи, одну из которых подарил, а также гербарии и собрания фотографий. В папке с портретами его хозяйки были фотографии ню еще тех времен, когда она была танцовщицей. Но меня это нисколько не удивило, ибо я знал из его книг, что летом она любит так разгуливать по квартире и даже принимает в таком виде доставщиков, газовщиков и ремесленников.
Разговоры. О дедушке госпожи Жуандо, почтальоне; в 4 часа утра, прежде чем разносить почту, он обихаживал свой виноградник. «Работа в нем была его молитвой». Он считал вино универсальным лекарством и поил им даже детей, когда те заболевали.
Потом о змеях, которых друг дома однажды принес целую дюжину. Животные расползлись по всей квартире; в течение многих месяцев их еще находили под коврами. У одной из них было обыкновение заползать по ноге торшера наверх; она обвивала талию абажура в том месте, где он был теплее всего.
Я вновь утвердился в своем впечатлении от парижских улиц, домов и квартир: они — хранители пронизанной старинной жизнью сущности, до краев наполненной экспонатами и воспоминаниями всякого рода.
Вечером визит к больной Флоранс; в доме Селина она повредила себе ступню. Она мне рассказала, что у этого автора, несмотря на большие гонорары, вечно нет денег, ибо он все отдает уличным девкам, которые донимают его своими болезнями.
Когда рухнут все здания, останется язык — волшебный за́мок с зубцами и башнями, древними сводами и ходами, исследовать которые до конца не дано никому. Долго еще будут блуждать по его шахтам, заброшенным штольням и карьерам, — пока не исчезнут из этого мира.
Закончил «Contes Magiques». В этой книге меня восхитила фраза: «Здесь, в мире сем, только люди высокого духа способны на большую любовь, ибо только они не расточают идею на внешние соблазны».
Париж, 17 марта 1943
О «Рабочем». Рисунок точен, и все же он похож на резко вычеканенную медаль без обратной стороны. Во второй части надо бы изобразить подчинение описанных динамических принципов покоящемуся порядку высшего чина. Когда дом построен, механики и электротехники уходят. Кто же будет его хозяином?
Найду ли я время, чтобы заново все сплести? Вот Фридриху Георгу своими «Иллюзиями техники» удался в этом направлении значительный шаг. Это показывает, что мы — истинные братья, духовно нерасторжимые.
Кровь и дух. Часто устанавливаемое родство отражается также и в их сопряженности, поскольку различие между красными кровяными тельцами и сывороткой имеет и духовное соответствие. Здесь следует различать материальный и спиритуальный слой, двойную игру мира образов и мира мыслей. Однако в жизни оба мира тесно связаны и редко друг от друга отделяются. Образы катятся в потоке мыслей.
Соответственно следует различать сывороточную и корпускулярную прозу; существует прямая накопления образов вплоть до иероглифического стиля у Гамана. Возникают и удивительные переплетения, как у Лихтенберга. Его образный стиль преломляется интеллектом, создавая подобие мортификации. Продолжая сравнение, можно сказать, что оба элемента отделились друг от друга и снова перемешались в искусственном соединении. Иронии всегда предшествует надлом.
Париж, 20 марта 1943
Днем говорили с президентом о казнях, которые он в качестве генерального прокурора видел в изобилии. О типах палачей; на эту должность охотно идут прежде всего коновалы. Те, кто орудуют топором, могут похвастаться перед гильотинщиками известным художественным мастерством, сознанием штучной и искусной работы.
Первая казнь под властью Кньеболо: палач — сняв перед казнью фрак, засучив рукава, в цилиндре набекрень, в левой руке топор, с которого стекала кровь, правая поднята для «немецкого приветствия» — отрапортовал: «Казнь исполнена».
Патологоанатомы, осматривающие череп и то, что внутри него, пока он еще свеженький, следят за ударом топора, как коршуны. Как-то раз, перед казнью человека, который повесился в камере, но был вынут из петли еще живым, можно было видеть их скопище у подножия эшафота. Утверждают, что развивающееся с годами особое душевное заболевание выражается именно в виде такой попытки самоубийства и что предрасположенность к нему намечается в мозговых изменениях уже рано.
Читать дальше