Маргарита Павлова - Неизданный Федор Сологуб

Но, душою одинокий
Средь неведомых равнин,
Все семью он вспоминает,
О родимой стороне
И о плачущей жене
Все он тужит и вздыхает.

Чужедальняя страна
Летом зною отдана, —
Жгучий, знойный воздух юга.
Ширь безжизненных степей;
А зимой бушует вьюга
Вдоль и поперек по ней.

Долго шли они по степи.
Вот оазис, крепость, вновь
Свищут пули, льется кровь.
Пала крепость Геок-Тепе.

Пал и он с своей тоской,
Окровавленный и бледный,
Не увидевшись с женой,
Ни с избушкой бедной,
Ни с родною стороной.

Только в час кончины
Память привела
Бедные картины
Бедного села.

Клеть давно пустая,
Дом едва стоит,
И жена больная
В гроб уже глядит, —
Грудь слаба и впала,
Ноги чуть бредут.
Грусть ли доконала,
Изморил ли труд, —
Все равно, уж скоро
Кости отдохнут,
Дети без призора
По миру пойдут.

ПОДРАЖАНИЕ ПРОРОКУ АМОСУ

Ни я пророк, ни сын пророка,
Но Бог воззвал меня от стад,
Чтоб я, один во мгле порока
Увенчан правдою и свят,
Перед безбожной Иудеей
Провозгласил его закон,
На трудный подвиг укреплен
Сладчайшим ангелом, Идеей.

Она явилась предо мной,
Когда в долине Галаада
В лохмотьях нищенских, босой,
Наемник бедный, пас я стадо.
Сказала мне: — Не покидай,
Меня, небесную Идею, —
И я последовал за нею,
И обошел из края в край
Мою родную Иудею.
Томясь тоской, я шел вперед
С моим громящим, вещим словом,
И в поучении суровом
Клеймил левитов и народ.

На берегу ручья в лесу
Сидит красавица босая,
В волнах роскошную красу
Лица и груди отражая
И ножки стройные купая.
За ней под деревом в тени
Лежат чулки, стоят сапожки:
Она их сбросила, — они
Теснили маленькие ножки.
Под солнцем было душно ей,
На лбу стояли капли пота.
Она ушла под тень ветвей,
И налегла на очи ей
Лесная тихая дремота.
Волна прозрачная манит.
Стряхнув очарованье лени,
Она в воде ручья бродит.
Волна сверкает и шумит,
И лижет голые колени.

В первой дикости свободной
На охоту человек
Шел в пустыне первородной,
И боялся шумных рек.

Проносились дни и годы,
И придумал он топор,
И в реках нашел он броды,
И проходы между гор.

А потом везде дороги
Понемногу проложил,
Неуклюжие пироги
Скоро на реку спустил,

И в моря на них пускался,
В океан посмел он плыть,
Только каждый путь свивался
В очень узенькую нить.

Шел в звериные берлоги
И вблизи, и вдалеке.
По дорогам носят ноги,
Носят руки по реке.

А потом сумел он лошадь
Укротить и приручить,
А теперь машина может
Далеко его носить.

Победил он всю природу,
Силы все он оковал,
Но один пустяк, свободу,
Он навеки потерял.

Парный воздух, гам и мгла.
В шайки звонко брызжут краны.
Всюду голые тела,
И огни сквозь пар багряны.

Что же мне от наготы!
Коль пришел, так надо мыться.
Руки делом заняты,
А глазам чем насладиться?

Вот сюда бы голых баб,
Чтобы все их обнимали,
И старик бы не был слаб
И забыл бы все печали,

Чтоб нагая и нагой
Телом к телу прижимались,
Под веселою игрой
Чтоб скамейки сотрясались.

Но все очень тускло тут,
Все полно всегдашней скуки,
И безрадостные трут
По телам мочалкой руки.

В чаще леса леший бродит,
Принимает страшный вид,
То в трущобы он заводит,
То в кустарниках кружит.

В омутах русалки плещут,
Ночью пляшут над водой,
И глаза их жутко блещут
Над опасной глубиной.

Домовой таится в бане
Или в доме на печи.
Он дохнёт, — и, весь в тумане,
Задрожит огонь свечи.

В поле, жаркою порою
Подымаясь от земли,
Над протоптанной тропою
Пляшет вихорь, весь в пыли

Нашу скорбную природу
Осветила раз одна
Дева светлая, — свободу
Обещала нам она.

Стали мы смелей, и видим:
Скрылась нечисть, кто куда.
В поле, в лес, на речку выйдем, —
Воздух чист, чиста вода.

Но пропала наша фея,
Иль, быть может, умерла,
И вкруг нас, еще мрачнее,
Злая нечисть залегла.