Ким Сен - В водовороте века. Мемуары. Том 1

Отец неустанно воспитывал меня, чтобы я с малолетства обрел дух патриотизма. Исходя из этого стремления и желания, он и дал мне имя «Сон Чжу», что значит становление опоры страны.

В дни ученичества в Сунсильской средней школе отец вместе с двумя младшими братьями посадил около дома три тополя как символ трех братьев. Тогда в Мангендэ еще не было тополей. И в тот день отец сказал обоим братьям: «Тополь растет быстро. И мы, братья, будем расти скоро и крепко, как это дерево, и вернем стране независимость и заживем хорошей жизнью».

Впоследствии отец покинул Мангендэ для революции, а вслед за ним встал на путь борьбы и младший мой дядя Ким Хен Гвон.

В родном доме в Мангендэ остался один старший мой дядя, а три тополя хорошо росли и стали крупными деревьями. Они отбрасывали длинные тени до самого поля помещика. Тот процедил злобно, что у него падает урожай, когда поле лежит в тени этих деревьев, и безжалостно срубил тополи чужого дома. Но мир тогда был еще такой несправедливый, что нельзя было вымолвить и слова протеста.

После освобождения страны я вернулся домой и услышал рассказ об этом. И взяла меня нестерпимая обида при мысли о том, как была посрамлена чистая мечта моего отца.

Да и случаев, вызывавших такую обиду, было немало.

Перед моим родным домом стояли несколько ясеней, на которые я часто лазал вместе с друзьями в детские годы. Когда я возвратился домой, через 20 лет, я не увидел ясеня, стоявшего ближе к дому. Дед сказал мне, что его срубил старший дядя. Оказалось, здесь произошла печальная история. Когда я воевал в горах, полицейские, видимо, не давали покоя моим родственникам. Чтобы наблюдать за нашим домом, постоянно стояли на часах полицейские Тэпхенского участка. Тэпхен от Мангендэ находился на порядочном расстоянии. Летом тень от этого ясеня служила полицейским как бы местом их командировки. Сидя в этой тени, они убивали время допросом сельчан и дневным храпливым сном, обмахивались веером, порою устраивали пирушку, забирая кур, да и причиняли всякие неприятности деду и старшему дяде.

И вот однажды столь добрый мой старший дядя взял топор, подошел к ясеню и срубил его одним махом. Дед сказал, что не посмел и не успел сдержать его.

Дед на это проговорил так: «Как в народе молвится, не жалко, что сгорает весь дом, когда вижу, как дохнет клоп».

И я только усмехнулся на это.

Немало лишений испытали мои дед и бабушка, имея детей, делающих революцию. Но, невзирая на столь суровые испытания и притеснения, они хранили верность великому делу и боролись настойчиво каждый на своем скромном посту. В последний период своего правления японцы принудили корейцев заменить свои фамилии и имена японскими, но мои дед и бабушка отказались выполнить этот гнусный приказ. В моем родном краю лишь одна наша семья не заменила свою фамилию и свои имена японскими, сопротивляясь и тут до конца.

Все остальные свои имена заменили. Японское ведомство не выдавало талоны на получение продовольствия тем корейцам, которые не заменили свои имена японскими, и жить им от этого было крайне трудно.

Дядю Хен Рока не раз вызывали в полицейский участок и подвергали избиению за то, что отказался заменить свое имя.

Когда полицейский спросил: «Отныне ты не Ким Хен Рок, так скажи же, как тебя зовут теперь?», он ответил: «Я Ким Хен Рок».

Тогда полицейский обрушился на него, дал пощечину и заорал:

— Скажи еще раз, как тебя зовут?

Но дядя отвечал неизменно:

— Я Ким Хен Рок.

Палач дал ему оплеуху еще сильнее. Каждый ответ «Я Ким Хен Рок» стоил дяде удара кулаком, но он так и не покорился японцу, стоя на своем до конца.

А дед сказал на это дяде:

— Очень хорошо, что ты не заменил свое имя японским. Сейчас вон наш Сон Чжу дерется с япошками, и как же можно тебе иметь японское имя?! Пусть тебя побоями доведут и до смерти, но ни в коем случае нельзя заменить свое имя японским.

Члены нашей семьи, простившись с дедом и бабушкой, покинули родной край. Все они вышли за калитку с решимостью вернуться, добившись независимости страны.

Однако из всех нас вернулся на Родину только я один.

Отец, отдавший всю жизнь движению за независимость, скончался на чужбине в свои 32 года. Для мужчины такой возраст— пора расцвета всех его сил. После его похорон из родного края приехала бабушка. До сих пор свеж в моей памяти образ ее, рыдавшей перед могилой отца в поселке Яндицунь уезда Фусун.

Спустя 6 лет умерла в Аньту и мать, не успев увидеть день нашей независимости.