Шандор Радо - Под псевдонимом Дора

В 1921 году, как руководитель агентства Роста-Вин, я был приглашен на III конгресс Коммунистического Интернационала в Москву.

Трудно описать волнение, охватившее меня в тот момент, когда старенький паровозик дотащил наш состав до советской пограничной станции Себеж и остановился у грубо сколоченной деревянной арки, на которой висело красное полотнище со словами приветствия на нескольких языках, обращенное к участникам конгресса Коминтерна. Сердце мое учащенно билось. Не отрываясь, я смотрел и смотрел в окно. Ведь уже несколько лет своей сознательной жизни я с бесконечным доверием и юношеским восторгом думал об этой стране как о земле обетованной, жил ее успехами и борьбой, надеялся и ждал, что ее пример решит судьбы всех угнетенных народов. После Себежа наш поезд время от времени останавливался, чтобы в ближайшем лесу пополнить запас топлива: из-за нехватки в стране угля железнодорожный транспорт работал на дровах. Большинство пассажиров составляли делегаты III конгресса Коминтерна. В столицу Советской республики мы прибыли в середине мая. В городе трудно было дышать от зноя: в том году суровая зима сменилась жарким, сухим летом. Мы сразу почувствовали это. Москва жила скудно: на Волге свирепствовал голод, страна была охвачена эпидемией тифа, и даже из гостиницы "Националь", куда поселили делегатов конгресса, увозили заболевших; продуктов не хватало выдаваемый нам дневной паек состоял из одной селедки, десяти штук папирос и черного непропеченного хлеба. Многие магазины были на замке, как и у нас в Будапеште в дни пролетарской революции в Венгрии. Да, издали я не представлял себе, что Москва живет так бедно и трудно.

Но москвичи были настроены по-деловому, ни на что" не жаловались, более того - работали с огромным энтузиазмом, с подлинным горением. Воодушевление и оптимизм масс, безгранично верящих в свои силы, поддерживающих линию партии, произвели на меня глубокое впечатление и во всей полноте силу революционного энтузиазма я почувствовал в зале Кремлевского дворца, где проходили заседания III конгресса Коммунистического Интернационала. Куда ни кинешь взгляд - одухотворенные лица, горящие глаза сотен делегатов, собравшихся со всех концов мира. И Ленин, великий Ленин, скромно присевший на нижней ступеньке лестницы, ведущей к сцене, внимательно слушающий ораторов, делающий пометки в своем блокноте!

Но вот Ленин поднялся на трибуну. Речь его произвела на меня огромное впечатление не только своей политической остротой и силой - Владимир Ильич произнес ее на четырех языках: он говорил несколько часов, сначала по-русски, потом по-немецки, по-французски и по-английски.

Во время работы конгресса меня включили в состав редакции газеты "Москва", которая издавалась на нескольких европейских языках. В ней печатались выступления делегатов, отчеты с заседаний, обзоры дискуссий, были опубликованы решения конгресса, определившие на многие годы вперед политический курс мирового коммунистического движения. Мне посчастливилось встречаться со многими советскими и иностранными товарищами, за плечами которых был большой опыт революционной борьбы. Дни, проведенные в Москве, знакомства и беседы с людьми расширили мой кругозор 'и, несомненно, помогли еще глубже убедиться в правильности ленинского курса,

В дни конгресса мне довелось познакомиться с некоторыми деятелями Советского государства и многими известными людьми. В первую очередь я посетил Народного комиссара иностранных дел Георгия Васильевича Чичерина, поскольку именно отдел печати этого наркомата отправлял в эфир телеграммы с пометкой "Всем, всем, всем", которые мы публиковали в Вене. Чичерин принял меня в гостинице "Метрополь", где тогда помещался Наркоминдел, в два часа ночи (это были обычные приемные часы наркома). Устало поднявшись из-за письменного стола, на котором кипами лежали бумаги, он подошел ко мне и, оглядев своими воспаленными от бессонных ночей глазами, удивленно воскликнул:

- Неужто вы и есть наш главный пропагандист в Вене? Вам следует выглядеть более солидно. Это ваша основная ошибка, что вы такой юный! - и рассмеялся.

Георгий Васильевич Чичерин, бывший дворянин, ученый и знаток музыки, был великим тружеником. Мне рассказывали: когда Наркоминдел переезжал из гостиницы "Метрополь" в здание на Кузнецком мосту, Георгия Васильевича интересовал лишь один вопрос: "А где будут стоять мой письменный стол и кровать?" В "Метрополе" кровать Чичерина стояла около письменного стола.