Виктор Кондырев - Всё на свете, кроме шила и гвоздя. Воспоминания о Викторе Платоновиче Некрасове. Киев – Париж. 1972–87 гг.

Что тут добавишь?

Некрасову удалось достойно прожить до начала старости, не пресмыкаясь перед властью, не предавая друзей и не кривя душой на партсобраниях. Бог дал долгую жизнь его любимой маме. И был знаменитый траурный митинг в Бабьем Яру. Протесты против несправедливости, подписи в защиту знаменитых и безвестных инакомыслящих. Моя мама, Галина Викторовна, не дала ему погибнуть в алкоголе…

И наконец, на него свалилась невиданная удача – советская власть вытолкнула его во Францию. Осуществилась его мечта – он увидел мир. Он дожил, как ни говори, до среднего возраста мужчины во Франции – до семидесяти шести лет, и мог бы, конечно, ещё пожить… Простите за зловещий каламбур, но Некрасов и умер удачно – смертельно заболев, он помучился, как кажется со стороны, недолго, стараясь обременять близких как можно меньше…

– Что-то мне не нравится Вика. Не фуюжит ли он потихоньку? – поделилась тревогой Мила.

Не понравились ей и мешки под глазами, и его кашель. И дышит как-то странно. Да и аппетит пропал, даже котлеты не захотел есть!

Было начало апреля 1987 года.

Менее полугода назад Виктор Платонович лежал в клинике Вовочки Загребы по какому-то пустячному поводу. Клиника была частная, и поэтому любых пациентов встречали как долгожданных гостей – с распростёртыми объятиями. Сделали анализы, рентген, всё честь честью. Слабые лёгкие, сказали, как у всякого курильщика…

Придя тогда навестить В.П., я встретился в коридоре с Вовочкой. Возбуждённый, тот начал жаловаться – вчера Вика выпил в палате, а потом зашёл в перевязочную и попросил у медсестёр спирта! Те не могли уяснить, зачем нужен спирт, может, что-то болит? Виктор Платонович красочными жестами объяснил зачем и настаивал именно на спирте, а не на спиртном. Ошарашенные женщины поразились пристрастиям русского писателя и спирта не дали. Сказали, что он смертельно опасен и внутрь принимать его категорически запрещено. В.П. громко доказывал, что они безнадёжно заблуждаются, что это прекрасный напиток и пить его можно всем, кстати, дорогие сестрички, хорошо бы нам выпить с вами за победу!

Мне сразу стало понятно, почему Вике захотелось именно спирта, хотя можно было даже в халате сходить в соседний магазинчик и купить любую бутылку. Наверняка он вспомнил, как его, выздоравливающего раненого красавца капитана, угощали этим живительным продуктом санитарки в бакинском госпитале. Как всем им было весело тогда, как радовались, что живы, как хотелось забыть войну, атаки, смерть…

Так вот, в начале апреля отвёз я его снова на рентген. Определили воспаление лёгких. Вика оживился – всего-то забот! Пройдёт, ерунда какая! Принимая лекарства, пару недель ездил на радио, готовил передачи. Ходил, тяжело дыша, даже испариной покрывался. Я чуть обеспокоился, а на радио прямо настояли: давай, мол, делай обследование…

В той же клинике он прошёл второй за месяц рентген. А через пару дней отправили на томографию, немедленно! Томографы тогда были редкостью и требовали записи в очередь чуть ли не за два месяца. А тут приняли на следующий день. Стало тревожно.

Пока Виктор Платонович одевался после сканирования, к нам с Загребой подошёл врач и, поглядывая на снимки, совершенно буднично сказал, что это рак лёгких. Неоперабельный! Проживёт больной, по его оценке, три-четыре месяца, не больше.

Я не поверил! И в первые минуты как-то и не очень поразился. Нагнетают, как всегда, панику врачи, тут же успокоил я себя. Напугают, а потом скажут, что вот хотя положение и серьёзное, но выход есть!

Я посмотрел на Вику, осунувшегося и временами отрывисто кашлявшего. Ну, может, не в лучшей форме, но вполне бодрого, хотя сейчас и молчаливого. И он что, умрёт через три месяца, к концу лета?! В глубине души я так и не осознал неизбежной беды. Хотя как-то затосковал… Нельзя ему это говорить, убивать надежду, настаивал я, скажем, что у него предраковое состояние, чтобы успокоить. А облучение назначили вроде для профилактики… Вовочка вяло согласился, и сейчас я полагаю, что он всё-таки сказал В.П. правду, по крайней мере о невозможности операции…

Но Вика принял моё враньё без всяких трагических ноток. Не показав вида, как бы спокойно.

Прошла неделя. Записались на химиотерапию. О болезни не упоминали. Вика пытался готовить передачи и волновался, когда можно их будет записать. Говорил он с сильной одышкой, с шумом вдыхая воздух. Об эфире не могло быть и речи. Анатолий Гладилин, на правах шефа, уговаривал не беспокоиться, мол, пока статьи прочтёт у микрофона кто-нибудь другой. Деньги заплатят, а потом посмотрим… Кстати, через месяц Толя пробил Виктору Платоновичу должность консультанта, ни к чему его не обязывающую, но дававшую право на зарплату.