Георгий Данелия - Тостуемый пьет до дна

Девушка посмотрела в телеграмму и покраснела.

— Дайте мне, — сказал Микоян.

Девушка принесла ему бланк с телеграммой, и Анастас Иванович прочитал: «Дорогая фатимат! Сижу в Президиуме, а счастья нет. Расул» (фатимат — жена Расула).

Это ему простили. Обиделись немножко, но простили.

…На одном из заседаний после голосования Микоян сказал:

— Товарищи, Министерство здравоохранения рекомендует через каждый час делать пятиминутную производственную гимнастику. Думаю, и нам стоит последовать этому совету. Не возражаете?

— Возражаем, — сказал Расул.

— Почему? — насторожился Микоян.

— Я целый час руку поднимаю — опускаю, поднимаю — опускаю. Разве это не гимнастика?

И это ему простили!

Но когда на правительственном банкете в Кремле, по случаю юбилея Октябрьской революции, Расул поднял тост «За дагестанский народ, предпоследний среди равных», а на вопрос — «Как это могут быть среди равных предпоследние?» — ответил: «Последние у нас — евреи», — это ему уже простить не смогли! На него так обиделись, что даже исключили из членов Президиума. Но через какое-то время вернули, — видимо, поняли, что без Расула Гамзатова на Президиуме стало очень скучно.

Многое из сказанного Гамзатовым стало афоризмами. Упомяну только последний:

«Дагестанцы, берегите эти бесплодные, голые скалы, кроме них у вас ничего нет!»

Встреча первая

Летом в 1963 году в Дом приемов правительства СССР — здание, что находится за высоким желтым забором на Воробьевых горах напротив «Мосфильма», — пригласили нескольких кинорежиссеров (человек пятнадцать-двадцать), в их число попал и я.

У Гены Шпаликова есть стихи, которые мы часто пели под гитару:

Мы поехали за город,

А за городом дожди,

А за городом заборы,

За заборами вожди.

Там трава не мятая,

Дышится легко,

Там конфеты мятные,

Птичье молоко.

Забор был, трава была, дышалось легко, а вот вождей и конфет «Птичье молоко» не было. То есть, может быть, они где-то и были, но нам их никто не показал. Зато были клумбы, беседки и фонтан.

Охрана меня, к моему великому удивлению, пропустила, не заглянув в документы:

— Проходите, товарищ Данелия.

У фонтана, перед желтым зданием с колоннами, уже стояли человек шесть «наших» и гадали: «Что будет? Зачем позвали?»

Я огляделся. Возле беседки скромно стоял пожилой грузин в плаще и шляпе с очень знакомым лицом. Когда мы встретились глазами, он мне кивнул, я кивнул в ответ. «Это отец кого-то из моих тбилисских приятелей», — подумал я. Подошел к нему, поздоровался за руку и спросил, когда он приехал. Он сказал, что сегодня. Я спросил, где он остановился. Он ответил, что прямо из аэропорта — сюда. Я сказал, что, если будут проблемы с гостиницей, могу помочь — у «Мосфильма» есть связи. (Попасть в гостиницу в Москве без связей или без взятки тогда было невозможно.) Он поблагодарил и сказал, что у него есть где остановиться, но он уже сегодня улетает. Я сказал, что могу подвезти его в аэропорт, если надо. Тут, напротив, во дворе «Мосфильма», у меня машина. (У меня тогда был «Москвич» морковного цвета, которым я очень гордился.) Он поблагодарил и сказал, что сегодня прямо отсюда улетает. Я вырвал из записной книжки листок, написал свои телефоны — домашний и рабочий, отдал ему и сказал, чтобы он обязательно звонил, если что-нибудь понадобится. Он снова поблагодарил и сказал, что тронут моим вниманием.

Тут к нам подошел плечистый молодой человек в серой тройке и обратился к моему собеседнику:

— Василий Павлович, вас просят.

Чей-то папаша извинился и ушел.

И тут до меня дошло: Василий Павлович? Да это же Мжаванадзе! Дубина! Как же я сразу не сообразил?! Ну конечно, знакомое лицо, я его тысячи раз на портретах видел!

Раньше портреты членов Политбюро (и кандидатов в члены) вывешивались повсюду. А портрет «чьего-то папаши», первого секретаря ЦК Грузии, кандидата в члены Политбюро Мжаванадзе, висел даже в кабинке у крановщицы в Мурманском порту, когда мы там снимали «Путь к причалу». Правда, когда я спросил ее: «Кто это?», она сказала: «Кажись, Микоян».

Потом нас пригласили на просмотр фильма, и я общался с самим Никитой Сергеевичем Хрущевым, но об этом я напишу ниже.

Прошло время.

— Мжаванадзе твой «Не горюй!» видел? — спросил меня директор «Мосфильма» Владимир Николаевич Сурин, когда я его случайно встретил во дворе студии.

— Думаю, что нет.

— А можешь ему показать? Ходы есть?