Сергей Голицын - Записки беспогонника

Потом мне жена прислала письмо, в котором в трагических тонах описывала, как они ехали на полу в тамбуре перед уборной, вставали, когда кому-либо требовалось туда идти, и она не спала всю ночь. В конце письма была приписка от сыновей: «Дорогой папа, мы доехали хорошо».

Чтобы демобилизоваться, мне требовалось сперва поехать в Бабичи, в штаб ВСО, там получить какие-то бумаги, затем поехать в Гродно в штаб УВПС, затем поехать в Брест в штаб УОС, оттуда обратно в Гродно, снова в Бабичи и, наконец, снова в Гомель.

Из этих странствий мне запомнился Вильнюс, где из-за несоответствия поездов я просидел почти сутки. Я успел осмотреть город, в общем мало разрушенный, помолился святой «пане Божьей Матери Остробрамской», которая находилась над воротами. Все военные, когда проходили под ними, снимали фуражки, а некоторые осеняли себя крестным знамением. И еще я побывал в музее Чюрлениса, который на меня произвел неизгладимое впечатление. Позднее музей перевели в Каунас. Ночевал я на горе Гедимина — моего предка…

Моя демобилизация проходила невыносимо медленно. Штабные придурки, когда я к ним являлся, смотрели на меня как на чудака, мешающего их занятиям, и везде меня морили по два-три дня.

Наконец я получил свыше двух тысяч денег, облигации займа, хороший паек, нужные документы, устроил прощальную выпивку и выехал в Москву.

Остается подвести последние итоги, рассказать о дальнейшей судьбе некоторых моих однополчан.

Многие беспогонники, вроде меня, всеми силами стремились демобилизоваться, а большинство офицеров, наоборот, стремились остаться в армии, понимая, что, имея погоны, они будут чувствовать себя на привилегированном положении.

Цурин демобилизовался еще раньше меня и вернулся на работу в Метрострой. А Пугачев вернулся в Москву на старое место работы лишь через год после меня. Майор Паньшин, как квалифицированный архитектор, предпочел снять погоны и стал работать в одной из московских архитектурно-проектных мастерских. Я с ним встречался несколько лет подряд, но в 50-х годах он умер от рака легкого. Умерли офицеры Баландин, Елисеев, Богомолец, Уральский, Прусс — все от рака. Майор Сопронюк уехал партийным руководителем на Западную Украину. Юдин, уже в звании полковника, стал начальником строительства крупнейшего завода искусственного волокна в Калинине, и я его там однажды видел. О Викторе Эйранове и о его отце, так же как о некоторых других, я уже рассказывал. Дальнейшая судьба многих мне неизвестна.

Пылаев еще несколько лет восстанавливал вокзал, потом попал под суд, сидел, Верховным Судом был оправдан, вновь вернулся на военную службу, теперь живет в Ленинграде. Бывая там, я что-то не имел желания с ним встретиться.

Единственный однополчанин, с кем я не потерял связи, — это капитан Финогенов. Он работал в Ленинградском проектном институте, женился вторично, ушел на пенсию, купил домик на Псковщине. Мы с ним переписываемся, изредка видимся, при встречах многое вспоминаем и не можем наговориться…

В течение следующих лет мне несколько раз приходилось проезжать через Гомель. Тамошний вокзал действительно очень красив. А вот моей камере хранения не повезло: к моему возмущению, ее перестроили в общественную уборную. Когда же я в последний раз был в Гомеле, то на ее месте обнаружил гладкий асфальт. Выходит, что меня так долго не демобилизовывали из-за сортира, и то временного.

Вот еще один пример бесполезности моей военной службы.

И самые последние итоги — о себе.

В Москве я отправился в райвоенкомат. Офицер долго изучал мои документы, потом понес их полковнику — райвоенкому. А тот поставил красным карандашом резолюцию: «Демобилизовать солдатом!» Наверное, большего я за пять с лишним лет военной службы и не заработал. Получив военный билет, а затем и паспорт, я отправился поступать на работу.

На прежнее свое место в Гидропроект не пошел, хотя к Министерству внутренних дел сие учреждение больше не относилось — слишком живы у меня оставались воспоминания о работе по 12 часов в день, да еще среди заключенных.

«Судим я не был, я — участник Отечественной войны, орденоносец, — рассуждал я, — мое княжеское происхождение вызывает скорее интерес чисто исторический, а вовсе не ужас и отвращение». Правда, за границей у меня десятки родственников. Но все же я считал себя чистеньким и потому поступил в Текстиль-проект. Сперва я работал в качестве и. о. инженера-геодезиста, потом начальника изыскательской партии.