Наталья Кончаловская - В поисках Вишневского

Пришло время резать им хвосты и уши, и это, пожалуй, были первые «хирургические операции» в нашей с Шурой жизни…

Наталья Александровна замолкает, раскрывает свою сумку и вынимает рукопись.

— Я принесла вам воспоминания одной нашей подруги детства, Тамары Васильевны Чирковской, теперь она доцент педагогического института. Я просила ее вспомнить что-нибудь из Шуриного детства, и вот что она написала. Послушайте, как это занятно:

— «Шурка был независимым с самого раннего детства. Помню его трехлетнего в синей пелеринке и тирольской шапочке. Я гляжу в окно и вижу, как он бежит по улице, обгоняя няню, и вскакивает на тумбы. Потом они подходят к нашему дому. Потом следует сильный, прерывистый звонок. — Кто там? — спрашивает наша няня. — Это ля! — отвечает Шурка, он вместо «я» говорил «ля». Няня отворяет дверь.

— Ты что же, совсем один, Шурочка?

— Да, один!

— Какой молодец! — шумно восхищается наша няня.

Шурка бежит в комнаты, она отворяет дверь Шуриной няне, и спектакль продолжается.

— А вы нашего Шурочки не видели?.. Пропал мальчик. Не знаю, где искать!..

Тут с криком выскакивает Шура, страшно довольный, что ему удалось всех провести. И это повторялось каждый раз, когда его приводили к нам.

Самое интересное для Шуры было что-то придумать, чтобы удивить всех и нарушить обычный порядок. Если мы играли в «кошки-мышки» и ему выпадала на «считалочке» роль мышки, то он уже не мог этого вынести и немедленно предлагал: «Пусть в этот раз «мышка» ловит «кошку»!» И тут же бросался ловить «кошку» — толстенькую девчушку.

Двух наших такс он приучил брать поводки в зубы и с рычанием носиться по нашей квартире, а мы держались за поводки и воображали, что мчимся на паре лошадей. Но Шуре этого было мало, он решил, что кони должны быть взмыленными, и тогда мы развели зубной порошок, и Шура вымазал черных такс, и мы, к ужасу мамы, носились по квартире на «взмыленных конях».

Часто мы играли втроем: Шура, Наташа и я. Любимой игрой был «полёт на аэроплане». «Летчику» завязывали глаза, сажали на табурет, который мы начинали раскачивать, потом кричали: «Потолок!» — и в эту минуту хлопали «летчика» книжкой по макушке.

Была у нас и еще одна игра — в «больницу». На нашем дворе лежали — одно на другом — громадные бревна. Одно бревно называлось «холера», другое — «корь», третье — «дифтерит», были еще и «малярия» и «скарлатина». Надо было пробежать по бревну и не свалиться, это называлось «болеть». Игра была опасной, бревна каждую минуту могли скатиться и придавить нас. Но все обходилось благополучно.

Играли мы очень дружно, но если девятилетний Шура в Лядском саду, гуляя с мальчиками, встречался со мной, то предпочитал не узнавать меня, видимо стесняясь перед товарищами дружбы с девчонкой.

Шура был отчаянным драчуном и храбрецом, в драку он вступал первым. Помню, однажды на прогулке, это было на даче под Казанью, кто-то из ребят заметил змею, все в ужасе остановились, один только Шура, схватив палку и ловко орудуя ею, убил гадюку, хотя очень любил животных и постоянно наблюдал за ними».

Мне, пишущей эти строки, кажется, что, если бы девятилетний Шурка увидел, что кошка сцапала воробья, он непременно сказал бы: «Ах ты негодная!», но никогда не расправился бы с нею и не позволил бы никому другому.

Александр Васильевич постоянно занимался спортом. В его кабинете были ввинчены в притолоку кольца для гимнастики, на них ежедневно отец и сын проделывали различные упражнения. Александр Васильевич считал, что физическое развитие необходимо в любой профессии, а в хирургии — особенно, и так как он был волжанином, то первое место у Вишневских занимали гребля и плавание. Александр Васильевич с Шурой и с друзьями запросто переплывали Волгу! Правда, рядом всегда плыл «дежурный» ялик — на всякий случай.

«Давным-давно в детской купальне в селе Верхний Услон, что на Волге, где мы снимали дачи, черноволосый худенький мальчик, визжа, плескался в воде, что, впрочем, делал и я, — пишет художник Борис Константинович Винокуров. — Когда я напоминал об этом Александру Александровичу, уже сидя у него в клинике, в кабинете, он, сверкая очками, сердито кричал на меня: «Я визжал? Никогда я не визжал, я просто возмущался, что нас купают вместе с девчонками!»

Так вот наши отцы — Константин Петрович и Александр Васильевич — были большими друзьями. И помню я, как мы с моими братьями Юрием и Германом и с Шурой Вишневским в купальне по очереди лупили по-боксерски по животу моего отца. Для него это было нечто вроде массажа. Шурка, стесняясь, поглядывал на Александра Васильевича: можно ли, мол, бить чужого дядю по животу? А мой отец командовал: «Давай, давай сильнее!» — и хохотал, подзадоривая нас…