Игнатий Потапенко - Переписка А. П. Чехова и И. Н. Потапенко

Я уеду из Петербурга за границу 3-го сентября, а вернусь обратно числу к 25-му. Меня совершенно измучили камни. Двое суток шли. Теперь я бросил есть и пить. Ем только куриную котлету, хорошо прожеванную поваром и двумя лакеями, а пью чай. Играл в Москве на скачках и выиграл 70 р. Кугель сообщил мне, что Соловьев настаивает, чтобы «Русская мысль» пригласила тебя редактором. Это — серьезно. Меньше шести тысяч не бери. Меня он хочет «назначить» редактором «Московского листка», так как ему известно, что для меня меньше 12 тысяч никак невозможно. Правдин что-то просил меня передать тебе о его благодарных чувствах по поводу какого-то присланного тобой рассказа, от которого он в восторге. В Москве, кроме Гольцева и актеров Малого театра; никого не видал. Завтра увижу мертвецов «Русской мысли». Говорят, что Ремезов впал в лихорадку от моей повести из быта гробовщиков, приняв ее за намек на то, что ему пора уже… А у Вукола начинается разжижение мозга. Это — самые свежие новости. Каково — приехать в Москву и — не есть, не пить! У Тестова ем — куриный бульон, в Московском трактире — яйцо всмятку, в Эрмитаже даже не был, а если буду, то стану пить аполинарис.

Будь счастлив. Слышал, что ты получил какой-то «волчий билет» по железным дорогам [29] Речь идет о билете для бесплатного проезда по железной дороге; 26 июня 1896 г. Чехов благодарил за него А. С. Суворина. . Завидую!

Жму твои колени.

Твой И. Потапенко.

[30] Записки ГБЛ, вып. 8, с. 55–56. Печатается по автографу (ГБЛ).

Мне нужно видеться с тобой. Есть дело. Не придешь ли ты сегодня смотреть «Банкрота» [31] «Банкрот» (или «Банкротство») — пьеса Б. Бьёрнсона, которая шла в театре Литературно-артистического кружка. , который, говорят, идет очень хорошо? Или не побываешь ли у меня около полуночи? Надо поговорить конфиденциально [32] Чехова беспокоила, очевидно, возможная встреча на премьере «Чайки» Л. С. Мизиновой с супругами Потапенко. 12 октября он писал М. П. Чеховой о Потапенко: «На „Чайке“ он будет со всем своим семейством, и может случиться, что его ложа будет рядом с нашей ложей, — и тогда Лике достанется на орехи». На премьере «Чайки» Потапенко не был, как объяснил он в своих воспоминаниях — «по особым личным обстоятельствам». .

Твой А. Чехов.

Четверг.

[33] Чехов, Лит. архив, с. 214; Акад., т. 6, С. 191.

Большой успех после каждого акта вызовы после четвертого много и шумно Комиссаржевская идеальна ее вызывали отдельно трижды звали автора объявили что нет настроение прекрасное актеры просят передать тебе их радость [34] О втором и третьем представлениях «Чайки» Потапенко писал в своих воспоминаниях (Чехов в восп., с. 361–362). .

Потапенко.

[35] Печатается по тексту телеграммы (ГБЛ).

26 февр. 1903.

Здравствуй, милый мой Игнациус, наконец-то мы опять беседуем! Да, ты не ошибся, я в Ялте и проживу здесь, вероятно, до 10–15 апреля, потом поеду в Москву, оттуда за границу. Если случится, что тебе будет неизвестно, где я, то адресуй письмо в Москву, Художественный театр; оттуда мне перешлют.

Теперь насчет журнала [36] Потапенко в письме от 21 февраля 1903 г. подробно делился планами издания ежемесячного журнала, который «будет заключать в себе два главных отдела: беллетристический и отечествоведение… Будет выработана программа, в которую войдут, по возможности, все стороны русской жизни» (Акад., т. 11, с. 478). Это намерение не было осуществлено. . Во-первых, ты не писал, в чем должны будут заключаться мои обязанности как издателя; о деньгах ты пишешь, что они не нужны, жить в Петербурге я не могу и, стало быть, ни участвовать в деле, ни влиять на него я буду не в состоянии; и это тем более, что всю будущую зиму я проживу за границей. Во-вторых, в издательском деле я никаких конституций не признаю; во главе журнала должно стоять одно лицо, один хозяин, с одной определенной волей. В-третьих, Мамин-Сибиряк и Вас. Немирович-Данченко талантливые писатели и превосходные люди, но в редакторы они не годятся. В-четвертых, в сотрудники к тебе я всегда пойду, об этом не может быть и разговоров.

До 1904 года времени еще много, мы можем еще списаться, столковаться, и ты, быть может, убедишь меня, что я и ошибаюсь.

Здравием похвалиться не могу. Всю зиму прохворал; был кашель, был плеврит, а теперь как будто бы и ничего. Даже писать сел и рассказ написал. Как ты поживаешь? Похудел? Пополнел? Я всегда вспоминаю о тебе с теплым, хорошим чувством. Мои все здравствуют, особенных перемен нет никаких. Впрочем, я женился. Но в мои годы это как-то даже не заметно, точно лысинка на голове.