Александр Боханов - Мария Федоровна

Абсолютно аналогичная ситуация существует и с материалами, относящимися к продаже драгоценностей последней Царицы.

После смерти Марии Федоровны прошло шесть месяцев, и 22 мая 1929 года в Виндзорском замке ларец с драгоценностями был распечатан. Его бы и раньше вскрыли, но Король Георг V зимой тяжело заболел, а без него Ксения и Королева Мери не рискнули. Сэр Френсис Понсоби оставил краткое описание того события в Королевской резиденции в Виндзоре. «Королева вошла вместе с Великой княгиней, которая увидела, что шкатулка была перевязана лентой так, как она ее отправила. Достали низки самого чудесного жемчуга, все жемчужины подобраны по размеру, самая большая была размером с крупную вишню. Разложили изумруды кабошон и крупные рубины и сапфиры. Затем я потихоньку вышел».

Никто не зафиксировал, сколько времени продолжалось рассматривание драгоценностей, но известно, что вид сокровищ особенно сильно поразил Английскую Королеву, решившую обязательно обзавестись вещами из собрания покойной русской тетушки. Никакой описи при этом составлено не было, никого из специалистов не приглашали, и драгоценности не оценивались, хотя вопрос об их продаже возник сам собой. В этом эпизоде особо замечательно, что вторую наследницу-совладелицу сокровищ Ольгу Александровну не только не пригласили в Лондон, но даже и не поставили в известность о том, как намереваются с наследством поступить.

Насколько можно заключить из глухих документальных свидетельств, целую неделю драгоценности Марии Федоровны хранились у Королевы Мери, у которой было вдоволь времени, чтобы все внимательно рассмотреть и решить, что бы она хотела приобрести.

Через неделю после вскрытия шкатулки в Виндзор был приглашен совладелец известной лондонской ювелирной фирмы «Хеннел и сыновья» господин Харди, который произвел предварительную оценку и тут же предложил через Понсоби для Великой княгини Ксении 100 тысяч фунтов стерлингов аванса. В условиях 1929 года это было целое состояние (в нынешних ценах это около двух миллионов фунтов), и Харди готов был его выложить немедля, понимая, что перед ним находятся невероятные по своей стоимости вещи.

Столь быстрая передача драгоценностей совершенно не устраивала Короля, но главным образом Королеву Мери. В этом случае ей надо было платить по высшему счету, а платить так «их величества» не желали.

В своих воспоминаниях, вышедших в Англии в 1951 году, сэр Понсоби писал, что Король и Королева рекомендовали не спешить продавать драгоценности и что в конечном итоге за эти украшения «было получено 350 тысяч фунтов», которые якобы были положены в банк на имя великих княгинь. Участник операции с драгоценностями П. Л. Барк чуть раньше оценил их стоимость в 500 тысяч фунтов, и Понсоби писал, что он «был недалек от истины». Но до истины не удалось добраться и до сего дня. Все участники-современники при жизни как в рот воды набрали, и лишь после их смерти стали выясняться некоторые важные подробности.

Молчание Ксении Александровны о том, сколько она в действительности получила из этого легендарного «фонда», можно объяснить тем фактом, что она действительно получала деньги от продажи сокровищ матери, но, сколько и когда, о том она не проронила ни слова. Зависимая многие годы от содержания короля Георга V, Ксения получала деньги на личные надобности, большую часть которых пересылала своим детям, о которых так всегда пеклась. В год смерти царицы-бабушки самому младшему из сыновей Ксении Василию исполнилось 22 года, а старшие — Андрей, Федор, Никитина, Дмитрий и Ростислав — уже успели получить образование, обзавелись собственными семьями. Невзирая на это, Ксения все время за них переживала; ей так хотелось обеспечить им «достойную жизнь». Получаемые деньги она своим великовозрастным «малюткам» все время и переправляла.

Тот же факт, что у сестры Ольги два несовершенных сына и муж-офицер, у которого не было ни связей, ни гражданской профессии, старшую сестру не интересовал. Со своей стороны, Ольга никогда не возмущалась и, насколько известно, ничего от своей сестры не требовала. По складу натуры она не умела и не хотела просить за себя. Истинная православная христианка, со смирением, которым так напоминала своего брата Николая И, она несла земной крест так, как подсказывало ей сердце, а во всех горестях и тяжестях своей судьбы никого из других людей не винила, уповая лишь на милость Господа. Однажды лишь призналась, что отношение родственников к ней после смерти матери было столь оскорбительным и унизительным, что порой «ей жить не хотелось».