Владислав Корякин - Отто Шмидт

На исходе жизни он сохранял интерес к прекрасному, носителем которого оставалась для него живопись. «Когда после резкого обострения болезни в 1953 году Отто Юльевич уже не мог ходить, он говорил по поводу выставки картин Дрезденской галереи, что, быть может… удастся организовать, чтобы ему разрешили как-нибудь, сидя в кресле, «походить» по выставке. Все та же жажда жизни и красоты!» (Козловская, 1959, с. 213). Живо реагировал на происходящее в академии, приветствуя пополнение Отделения физико-математических наук осенью 1953 года двумя новыми академиками без обязательного член-корского стажа: одним из них был С. А. Лебедев, создатель одной из первых советских ЭВМ, другим — А. Д. Сахаров. Сохранялся у него и интерес к Арктике, над которой долгое время висела завеса секретности, что подтверждают воспоминания академика А. Ф. Трешникова, относящиеся к 1955 году. «Через два дня после возвращения, — пишет этот полярник, — тогдашний начальник Главсевморпути В. Ф. Бурханов мне сказал:

— Вас хотел видеть Отто Юльевич Шмидт. Он лежит дома тяжелобольной. Вот номер телефона его квартиры, договоритесь и навестите его, но учтите, что у него туберкулез горла и ему много разговаривать нельзя. Но он очень хотел поговорить с вами о последних исследованиях в Арктике.

Я в тот же день позвонил по телефону, и мне ответил женский голос, что завтра, 25 апреля, я могу прийти к Отту Юльевичу домой.

— Только учтите, пожалуйста, — добавила женщина, — врачи не разрешают Отто Юльевичу много разговаривать.

Я был очень взволнован предстоящим визитом… Говорят, он был всегда слаб здоровьем, но какая же сила духа жила в этом человеке, чтобы совершить дела, каждое из которых в отдельности явилось бы украшением биографии любого другого человека… Меня провели в спальню. «Здравствуйте, мой дорогой, — ответил Отто Юльевич неожиданно громким и звонким голосом и продолжал: — Я читал некоторые сведения из газет о работе вашей дрейфующей станции, и мне захотелось повидать современного полярного исследователя и поговорить с ним». Я удивился бодрости его голоса. Но больше всего меня поразили его глаза: синие-синие, с искорками неподдельного интереса… Большой интерес Шмидта вызвало мое сообщение о том, что на дрейфующих станциях исследователи живут в портативных домиках, в которых температура регулируется автоматическими устройствами, что на льдины завозятся тракторы, что на нашей льдине был даже вертолет.

— Это великолепно! — воскликнул Отто Юльевич. — Явления природы требуют длительных наблюдений квалифицированных специалистов, а чтобы их труд был производительным, необходимо создавать для их работы нормальные условия.

Мой визит к О. Ю. Шмидту длился не двадцать минут, а почти два часа. Я не раз порывался уйти, но Отто Юльевич усаживал меня жестом руки на стул и продолжал задавать вопросы. Я рассказывал ему о работе не только на дрейфующих льдах в Арктическом бассейне, но и на береговых полярных станциях, о плаваниях караванов судов по трассе Северного морского пути, о научно-оперативной работе по обслуживанию мореплавателей прогнозами погоды и ледовых условий.

— Да, это колоссально! Как все изменилось по сравнению с тем, когда мы начинали! — комментировал мой рассказ.

Наконец, в спальню вошел врач и строго сказал, что дальше разговаривать нельзя… Я пожелал Отто Юльевичу быстрого выздоровления, и меня вежливо выпроводили из квартиры. Выйдя, я думал: «Что же было главным в жизни этого замечательного человека? Вероятно, Арктика! — ответил я себе. — Иначе он не растрачивал бы так свое здоровье, а был бы хорошим кабинетным ученым… Да, главным в жизни Отто Юльевича Шмидта была Арктика» (Трешников, 1985, с. 163–165). Очевидно, такая точка зрения правомерна, хотя, возможно, наравне с остальными.

Член-корреспондент АН СССР Б. Н. Делоне вспоминал о последних днях Шмидта: «В июле 1956 года незадолго до смерти Отто Юльевича мы пришли к нему, тяжело больному, приветствовать его от лица Всесоюзного съезда математиков, тогда происходившего. Пришли алгебраисты — А. И. Мальцев, А. Г. Курош, И. Р. Шафаревич, Д. К. Фадеев, Д. Я. Куликов и я. Хотя с телом Отто Юльевича, очевидно, было совсем плохо, голова его все так же величественно покоилась на подушках и все так же были светлы его мысли. Мы с ним, не скрывая этого, очевидно, прощались навсегда. Отто Юльевич сказал: «Я благодарю судьбу, благодарю за ту жизнь, которую она мне дала. Сколько было хорошего и сколько интересного! Я не боюсь умирать», а затем, посмотрев на меня, вдруг улыбнулся и еще пошутил: «Об одном, может быть, я жалею, что так и не сделался заправским альпинистом». Все мы ясно чувствовали, что от нас уходит один из самых интересных людей современности, таланты и интересы которого простирались от абстрактной алгебры до руководства снабжением Москвы в самые трудные годы, от обсуждения вопросов философии до практического руководства освоением Северного морского пути. В одном лице соединялись ученый, политический деятель, организатор и человек необыкновенного личного обаяния. Личность Шмидта — редчайшее явление, и те из нас, кто имел с ним близкие личные отношения, счастливы, что им привелось их иметь» (1959, с. 183).