Альфред Рессел: По дорогам войны

В глазах Фреда и Милана горело любопытство. Франтишка смотрела прямо перед собой. Всю дорогу Фред казался мне каким-то замкнутым и отчужденным; впрочем, я плохо знал его: в последние годы у меня почти не оставалось времени для детей.

Наконец мы добрались до перелеска. Под порывами ледяного ветра качались молодые дубки. Птицы попрятались от мороза, только отчаянная сойка отважилась вылететь из густых зарослей, но, что-то протрещав, снова исчезла.

Сани остановились у сложенных штабелями бревен. Мигота осторожно снял Милана с саней, а сам пошел осматривать местность. Вдруг к нам подскочил какой-то незнакомый парень, сграбастал Милана в охапку и вместе с ним исчез в лесной чаще. Раздался крик о помощи - то ли наш, то ли малыша. И опять наступила тишина. Все произошло так стремительно и неожиданно, что я даже не успел растеряться. Мелькнула нелепая мысль о похищении, и мы с Франтишкой бросились вслед за похитителем. Километра через два по крутому, почти отвесному склону мы съехали вниз и очутились перед сторожкой у Чернаков. Мы были в Словакии.

Два горячих кирпича, на которых наш Милан в санях согревал ноги, остались в лесу. Уже после войны, летом 1947 года, когда мы предприняли поездку по пути наших скитаний и вновь оказались у знакомого перелеска, кирпичи лежали на том же месте. Тогда я высадил в воздух целую обойму из своего армейского пистолета, и мы выпили за наше здоровье и счастье.

* * *

В сторожке мы переоделись и привели себя в порядок. И тут доброе сердце Франтишки не выдержало: она стала раздаривать наши вещи. Из той малости, что у нас было и могло пригодиться детям, она умудрилась все-таки что-то отдать местным ребятишкам.

- Что ты делаешь? - спросил я жену.

- Но ведь мы уже у цели! - радостно ответила она.

- Господи, это только начало, и никто не знает, что будет с нами завтра...

Благотворительность нашей матушки стоила Фреду сапог. Сапоги достались Янко Чернаку, "похитителю" Милана.

Без крова

Так мы стали эмигрантами. Проскочив через границу под самым носом у врага, мы, конечно, чувствовали себя героями и не помышляли о возвращении. Мы вспоминали тех, кто в прошлом, сто лет назад, пускался в подобные странствия по чужбине.

После обеда у Чернаков направились в сторону Миявы. Минуя хутор, двинулись вверх по длинному холму на Поляну. Рядом со мной семенил Милан, крепко держа меня за руку и развлекая нас бесконечными разговорами.

Неожиданно, будто из-под- земли, перед нами вырос словацкий жандармский патруль. Избежать этой встречи мы уже не могли. Я успел шепнуть ребятишкам, чтобы во время игры в снежки, которую мы тут же начали, они смеялись, но ни в коем случае не произносили слов. Жандармы были уже рядом. Я быстро заговорил по-словацки. Они остановились, какое-то время наблюдали за нашей не в меру веселой игрой, потом двинулись своей дорогой. Все обошлось благополучно и на этот раз.

Справа над нами возвышался Острый холм, который во время больших маневров в 1935 году доставил мне и моим коллегам немало хлопот. Чуть дальше белели развалины замка Чахтицы. Внизу текла Миява, а за спиной у нас осталась стонущая под сапогами оккупантов несчастная родина.

На Поляне, у водораздела Моравы и Дуная, мы остановились. С непередаваемым волнением смотрел я на покрытые дымкой моравские холмы, которые в лучах заходящего солнца казались гигантскими театральными декорациями. При свете угасающего дня пейзаж приобретал все более мягкие и нежные очертания. Все это бередило душу, и разлука с родиной становилась невыносимой. Тесно прижавшись друг к другу, мы стояли на безлюдном шоссе, охваченные грустью и страхом перед грядущим. Январское солнце прощалось с нами, а мы прощались с Моравией, с отцом и родными, с Прагой, со всем, что нам было дорого. Мы ничего не взяли с собой в дальнюю дорогу, кроме собственной жизни и детей - .нашего единственного богатства.

В быстро сгущавшейся темноте мы двинулись в долгий, полный неизвестности и сомнений путь. На календаре было 12 января 1940 года.

Спуск к Мияве оказался более легким, чем мы предполагали.

Неподалеку от Миявы нас догнал на машине Мирослав Кржиж, которого послали нам вдогонку Чернаки. Он подвез нас к Зруттам. С большим трудом мы протиснулись все в низенькую избу Зрутта. Прямо к избе примыкала мастерская. Миява буквально кишела шпиками, но Ян Зрутта и Альжбета, его жена, сердечно нас привяли, как и многих других эмигрантов, которые в их доме всегда находили надежное укрытие.