Мария Романова - Подростки бессмертны

— Вадик, меня никто не любит и не понимает, — тоскливо призналась я в своей «беде», главной проблеме всех подростков.

— Как никто? А как же я? — при этих словах Вадик по-дружески приобнял меня. Конечно, он не имел ввиду любовь к девочке, подразумевая лишь хорошее человеческое отношение. Но я тогда все поняла буквально, и никто раньше не говорил мне таких слов. А сама уже осознала, что влюблена в Вадика по уши.

Наконец тяжелые двери отворились, и часть толпы двинулась ко входу, предъявляя билеты охране. Вадик же повлек меня совсем в другую сторону, куда отправилось еще несколько человек. Там, с обратной стороны дворца культуры, располагалось окно в туалет, железная решетка которого была заботливо отогнута сердобольными скинами.

Я чувствовала себя партизаном, пролезая между прутьями решетки. Наконец, мы проникли в зал.

На сцене горланил какой-то бородатый хайратый мужик в некрасивых очках, явно нетрезвый, аккомпанируя себе на расстроенной гитаре. Конечно, мой детский ум тогда был не в состоянии воспринять творчество одного из величайших поэтов двадцатого века — Егора Летова.

Зато тогда мне понравилось новое развлечение: хаотично прыгать и толкаться на площадке для стоячих мест в окружении обезумевшей толпы. Немного устав от таких упражнений, я присела отдохнуть в кресло. Тогда мне сразу протянул бутылку водки какой-то скинхед.

— О, панкушка, — благодаря моему внешнему виду все решили, будто я именно панкушка, что мне очень льстило, — хлебни.

Пока я заливала в себя огненную воду прям из горла, стараясь не морщиться, парень расшнуровывал ботинки. Скины носили те же берцы, только шнуровали их определенным образом, без перекрещивания, поперечным способом, и обязательно белыми шнурками. Дизель (так его звали) снял берцы в надежде просушить шерстяные носки (видимо, связанные заботливой бабушкой).

После концерта меня нашел Вадик.

— Пошли на вписку, сегодня у Джона хата свободна.

По дороге на «вписку» я все же остановилась у телефона-автомата, Вадик меня подождал. В глубине души мне было жалко маму, беспомощно наблюдающую за моими прогулами и гулянками допоздна.

— Мам, я сегодня не приду, в гостях буду, — это был первый случай, когда я ушла на ночь без спроса.

— Доча, ты с кем? Куда ты? Давай домой!

Я бросила трубку, не став объяснять, куда направляюсь.

В «гостях» были уже совсем другие «угощения». Видимо, приличные напитки — водка и портвейн — у всех уже закончились, и мы стали бодяжить косметический спирт «Троя». Он был одной из самых популярных жидкостей, благодаря своей дешевизне (стоил семнадцать рублей). «Троя» отдавала какими-то не то огурцами, не то травой.

Вместо закусона мы просто закуривали или занюхивали волосами ближнего.

Надо сказать, в компании я немного терялась: они были для меня какими-то небожителями, я так давно любовалась ими издали, робея подойти.

Вскоре алкоголь совсем затмил разум, и я полезла целоваться к Вадику. Он, нетрезвый, был не против. Как-то незаметно мы перешли к легкому петтингу — совершенно новому для меня удовольствию, не стесняясь сидевших в той же комнате товарищей. Никто особо не обращал на это внимания.

И тут громкий стук в дверь прервал наше веселье. Хозяин квартиры пошел открывать, и вскоре в «хату» ворвались нежданные взрослые, заставшие меня за любовными утехами с Вадиком. Это были мои родители.

Позже я ни раз удивлялась детективным способностям мамы. Стоило ей иметь хотя бы одну зацепку, отправную точку, хоть один номер телефона кого-то из моих знакомых — и она при желании могла найти меня практически на любой вписке, любом сейшене, и даже в других городах, выстраивая сложную цепочку, ведущую ко мне. А ее искреннее отчаяние, похоже, не могло оставить равнодушным даже самые черствые сердца, и после долгих уговоров и слез даже полные отморозки помогали ей выйти на мой след. Вот и тогда она отправилась к дворцу культуры, где недавно проходил концерт. Видимо, найдя каких-то ниферов, что до сих пор околачивались неподалеку, она и сумела расспросить о вписке.

А в тот момент я сгорала от стыда. Вдруг меня все примут за маменькину дочурку, и они не захотят иметь со мной дело? Я ненавидела родителей за это унижение от всей своей подростковой души.

Тем временем папа грубо схватил меня за шиворот, и, несмотря на активное сопротивление, поволок на улицу, подгоняя пинками и подзатыльниками, а в квартире повисла гнетущая тишина, в которой послышался чей-то короткий смешок, что было еще унизительней.