Несколько дней Коллонтай не могла прийти в себя. Потом написала письмо Майскому: «Глубокоуважаемый и дорогой друг Иван Михайлович, обращаюсь к вам не с письмом, а со своим завещанием. Посылаю весь мой личный архив — дневники, письма, записки и прочее. Товарищ Эми Генриховна Лоренсен знает, где находятся все материалы по моему архиву […]».
Таким образом, загадку укрытия ее бумаг от слишком любопытных глаз в Стокгольме можно считать раскрытой: были укрыты при участии верной Эми у кого-то из ее друзей. Теперь мы знаем у кого: в Швеции нашлись два ее письма по-немецки, адресованные Аде Нильссон, в которых Коллонтай просит укрыть свои «письма, заметки, дневники, все личные материалы» и передать их в Москву не раньше чем через десять лет после ее смерти. Они будут опубликованы, добавляла Коллонтай, «когда в Советском Союзе наступят подходящие времена».
Мысль о том, чтобы успеть устроить карьеру внука, не покидала ее. Владимир уже работал научным сотрудником института мировой экономики и международных отношений Академии наук, но и внук, и бабушка мечтали о большем…
«Глубокоуважаемый и дорогой Андрей Януарьевич.
[…] не могу не выразить Вам моего поздравления за совершенную Вами огромную ценную работу в Париже. Если сопоставить, что было год тому назад у наших противников и что у них имеется сейчас, нельзя не почувствовать, как успешно и целеустремленно ведется наша политика и сколько Вы в нее привнесли за это время. […] Вы себе не представляете, как москвичи с жадным интересом читали Ваши блестящие доклады в Париже. С искренним уважением и преданностью…»
Эти льстивые, абсолютно неискренние строки, адресованные человеку, которого она глубоко презирала, оказались последними в ее долгой и драматичной жизни. Через пять дней, не дожив трех недель до своего юбилея, Коллонтай умерла от сильнейшего сердечного приступа.
Как она и предвидела, на ее смерть в Советском Союзе откликнулась не ПАРТИЯ, а анонимная «группа товарищей», от имени которой было опубликовано миниатюрное траурное сообщение. Причем не в «Правде» — партийном органе, а всего лишь в «беспартийных» «Известиях». Тридцать газетных строк вместили в себя перечисление бывших дипломатических (только дипломатических!) должностей и еще две оскорбительные для ее памяти фразы. Первую: «…была в эмиграции и ПРОЖИВАЛА [ «проживала», а не делала все то, о чем рассказано в этой книге] в Англии, Дании, Норвегии и других странах». И вторую: «В последние годы не имела возможности принимать активное участие в работе».
Зато о кончине Коллонтай известили своих читателей едва ли не все крупнейшие газеты мира. «Бурная молодость, покойная старость» — под таким заголовком извещал об уходе Валькирии Революции один французский журнал. «Она играла, — отмечал журнал, — важную роль во время войны в этой нейтральной стране [то есть в Швеции], где встречались эмиссары воюющих держав и где предпринимались попытки к заключению сепаратного мира».
В тесном конференц-зале министерства иностранных дел устроили гражданскую панихиду. Скорбную речь держал ее самый заклятый друг Владимир Семенов. Все завершалось так, как и должно было завершиться по всем правилам социалистического реализма. Но кто и к кому мог бы предъявить какие-то претензии? Семенов напомнил, естественно, что она была первой в мире женщиной-послом. И что «на всех дипломатических постах, которые ей доверила партия, она отстаивала интересы Советского Союза». Никто не вспомнил что бывала она в оппозиции. Впереди несли ордена и несколько пышных венков. Вышинский, заручившись высоким согласием, определил для ее погребения самое почетное — «правительственное» — Новодевичье кладбище.
Похоронили Коллонтай рядом с Чичериным и Литвиновым — на «аллее дипломатов». И скромный памятник, поставленный сыном и внуком, увенчал ее земной путь.
Ровно через год ушел Сталин, и почти сразу вслед за этим началось возвращение имен, обреченных, казалось, на вечное забвение. Увы — только имен… «Вернулись» Павел и Дяденька, много позже «вернулся» Санька. «Возвращался» и снова уходил с ярлыком прокаженного Федор Раскольников. Наконец заговорили и о ней самой, определив для нее все ту же, все ту же удобную нишу: первая в мире женщина-посол. И только… Чтобы пробиться к ее архиву и рассказать о подлинной жизни, которую она прожила, понадобилось еще полвека.
А. А. Домонтович — мать А. М. Коллонтай
Генерал М. А. Домонтович — отец А. М. Коллонтай
Шура Домонтович, 17 лет, 1889 год
A. M. Коллонтай, сын Михаил и сестра Евгения Мравина. На даче Кууэа.
A. М. Коллонтай с мужем B. Л Коллонтаем, его матерью и ее внучкой
A. M. Коллонтай, 1906 год
A. M. Коллонтай, 1910 год
Коллегия Народного комиссариата государственного призрения. В центре (сидит за столом) А. М. Коллонтай. 1918 год
А. М. Коллонтай с группой беспризорников. Москва, 1919 год
П. Е. Дыбенко и А. М. Коллонтай.
Сидят; отец и мать Дыбенко, его сестра с ребенком.
A. M. Коллонтай в Норвегии, 1926 год
А. М. Коллонтай после вручения верительных грамот беседует с президентом Мексики, 1926 год
Мария Анреевна Попова с дочкой Зиной
Шведский актер Карл Гернхард
Торгпред СССР в Стокгольме М. А. Никитин Снимок сделай в годы гражданской войны, когда он был бойцом Чапаевской дивизии.
Эми Генриховна Лоренсон, секретарь и близкий друг Коллонтай
А. М. Коллонтай с внуком Владимиром
A. M. Коллонтай в Женеве. Рядом с ней посол СССР в Италии Б. Е. Штейн.
A. M. Коллонтай в своем кабинете в Советском посольстве у радиоприемника слушает сообщения о положении на фронтах великой Отечественной войны. Тревожные дни октября 1941 года.
А. М. Коллонтай после вручения ей мексиканского ордена Орла ацтека послом Мексики в Москве. 1946 год
Сын и внук А. М. Коллонтай — Михаил и Владамир
Читать дальше