Сэм Ваагенаар: Мата Хари

Мата Хари не нашла способа убедить суд в ее невиновности. Она безуспешно настаивала на том, что ее контакты с немцами были лишь любовными, но не могла развязать противоречия в ее показаниях об этих краткосрочных, но хорошо просчитанных и принесших материальную выгоду встречах. Как «международная женщина» – так назвала себя обвиняемая в одном из выступлений – она не обязана быть лояльной Франции, и она может иметь друзей и в тех странах, с которыми Франция ведет войну. Для консервативных судей военного трибунала такое заявление представляется просто ужасным перед лицом борьбы, которую Франция ведет за само свое существование как нации. При оценке свидетельских показаний обвинитель Андре Морне умело приплел это замечание, чтобы еще более очернить обвиняемую. Одновременно характеристика, данная ей Морне, в наиболее открытом виде иллюстрирует тот упрек, который предъявило французское общество времен войны женщине, инстинктивно сопротивлявшейся «новому моральному порядку» (Джули Уилрайт) этого общества: – «Эта г-жа Зелле выступает против нас как одна из тех международных женщин (…), которые стали для нас опасными с началом войны. Легкость, с которой она может общаться на нескольких языках, особенно на французском, ее многочисленные любовные связи, ее изощренное коварство, ее смелое поведение, ее примечательный ум, ее врожденная или приобретенная аморальность – все это делало ее подозрительной.

Несомненно, да, подозрительной, но виновной ли? Несмотря на все смягчающие обстоятельства и оправдательные свидетельства для обвинителя Морне ясно, что Мата Хари нанесла «неописуемый вред». Но как измерить этот вред? Один из участвовавших в процессе военных судей после войны попытался подбить баланс этого вреда – с явно спекулятивным результатом. В письме к автору книги «Les Espionnes a Paris» (1922) Эмилю Массару капитан жандармерии Жан Шатен через пять лет после процесса заявлял: – Я опираюсь на доказательства, которые были у меня на руках, и на признание этой грязной шпионки, когда утверждаю, что, возможно, пятьдесят тысяч детей нашей родины на ее совести, не считая тех, кто находился на борту судов, потопленных в Средиземном море, несомненно, благодаря информации, переданной Х-21.

Но ни предъявленные обвинением улики, ни показатели свидетелей, ни путаные «признания» Мата Хари о том, что она передавала немецкой стороне лишь «не имеющую ценности информацию» не позволяет сделать такой вывод. Однако и для всех прочих судей виновность обвиняемой не подлежит сомнению. Большинство ответило положительно на все восемь вопросов о предполагаемой шпионской деятельности Мата Хари «ради пользы вражеских операций». Лишь один судья дал ответ «нет» на три пункта обвинения, но, в конце концов, и он согласился со смертной казнью.

Жизнь Мата Хари окончилась ранним утром 15 октября 1917 года на стрельбище крепости Венсен в Париже. Безуспешно ее адвокат подавал апелляцию, а затем просил лично президента Пуанкаре о помиловании. Во время ужасной войны и на фоне массовой смерти тысяч французских солдат смерть одной иностранной шпионки для Пуанкаре вполне приемлема, потому он отклонил прошение. Парижские газеты с удовлетворением писали о победе французского правосудия. «Le Goulois» комментировала казнь «продажной шпионки, заплатившей за свою вину перед обществом», указывая одновременно на казни других женщин-шпионок и иностранок в Венсене, Лионе, Марселе, Гренобле и Бельфоре. Это знак настоящего равноправия мужчин и женщин: женщины «заслуживают того, чтобы выполнять равную с мужчинами работу и получать такое же равное наказание».

Ни обстоятельства процесса, ни драматический конец Мата Хари не объясняют появления и тем более всемирного распространения мифа о «великой шпионке» и зловещей «роковой женщине». Объяснением не могут служить и легенды, пущенные в оборот сразу после казни, а затем отраженные в биографиях и свидетельствах очевидцев, о соблазнительной танцовщице, расчетливой кокотке и шпионке – интриганке, способствовавшие этому мифу. В первую очередь причиной мифа стали события войны и ярко выраженная тяга людей сводить непонятные и сомнительные обстоятельства к «конспиративному толкованию и рассказам о военных событиях» (Гундула Бафендамм). Что отличает дело Мата Хари от десятков других похожих случаев шпионажа или подозрений в нем, то это быстрое превращение его в инструмент пропаганды и у немцев, и у союзников. Уже 16 октября телеграфное бюро Вольфа в своем сообщении о казни Мата Хари обвинило французов (и тем самым – всех союзников) в двойной морали, напомнив о протестах и выступлениях, организованных в свое время правительствами Антанты в своих странах и среди общественности нейтральных стран против казни немцами английской монахини и медсестры Эдит Кэвелл в октябре1915 года в оккупированной Бельгии. Кэвелл (действительно помогавшая бегству английских солдат из плена и входившая в группу бельгийского сопротивления) тоже была обвинена в шпионаже и приговорена к смерти. Допускаемая тут (и абсурдная) параллель между двумя случаями на всю войну стала играть большую роль в пропаганде обеих враждующих сторон, а также и в нейтральной прессе: с одной стороны – мужественная мученица и популярная героиня сопротивления, борец за дело союзников, а с другой – невиновная, возможно, несколько наивная артистка, ставшая жертвой французской юстиции ради удовлетворения кровожадной общественности. На роль немецкой героини Мата Хари никак не подходила, но зато вполне устраивала немцев, чтобы вызывать сомнения в якобы более высокой морали стран Антанты.