Дмитрий Горчев - Поиск Предназначения (сборник)

Житинский иногда любит рассуждать про то, что творчество, извините за это слово, Художника (певца, композитора, поэта, не важно) не может рассматриваться в отрыве от его судьбы или, называя вещи своими именами, смерти. Ну, грубо говоря, стихи Пушкина не стали бы хуже, если бы его не убили на дуэли, но вряд ли их кто-нибудь помнил бы до сих пор, так же, как мало кто помнит стихи Жуковского, Кукольника или Баратынского.

Я так думаю, что он прав. Читатель (зритель) любит заглянуть на последнюю страницу и узнать, что автор совершенно честно повесился, застрелился или скакал голым по своей клетке. То есть всё что он написал, нарисовал, спел – всё это была чистая правда. Читателю приятно знать, что Гоголь сошёл с ума, а Лев Толстой умер на безвестном полустанке, что Веня Ерофеев честно помер от рака горла, а Олег Григорьев – от цирроза печени. Настоящий артист обязан умереть на сцене, певец должен дать последнего петуха и рухнуть в зал, Цой должен умереть молодым, а Кобейн – сдохнуть от передоза, тогда всё по-правде, по-настоящему. Потому что так правильно.

Ну вот взять писателя Сорокина. Он пишет всё время про говно, но дома у него вряд ли стоят везде тарелочки с этим самым говном. Скорее наоборот – писатель Сорокин наверняка ходит по дому в вишнёвом бархатном халате, курит сигары из деревянного футляра и увлажняет свою бородку не говном вовсе, а дорогостоящей какой-нибудь буржуазной притиркой. Вот если бы зрителю было наверняка известно, что писатель Сорокин поперхнулся ложкой жидкого говна и умер, он бы относился к нему совсем по-другому, а так – дрянь, а не Сорокин, наёбка одна и пиздёж. Ну или главный наркоман и порнограф Баян Ширянов – он мало того, что не употребляет наркотиков, он ещё выходит курить на лестницу и не выпивает за один раз более поллитра пива.

Однажды в гостях я беседовал с одной известной рок-музыканткой о творчестве певца и композитора Сергея Шнурова. «Да хули там Шнур, – сморщилась рок-музыкантка, – он везде ходит с бутылочкой виски и как-будто из неё всё время отхлёбывает, а на самом деле просто так – прикладывает к губам».

Я вот не понимаю, зачем это нужно делать. Нет, я всё хорошо понимаю про имидж там, хуимидж, бабло, всё такое, но всё равно не понимаю, вот хоть зарежьте.

Всегда удивительно, когда какой-нибудь человек ждёт оценки своего труда от кого-то другого.

Ну, печник там или плотник понятно почему ждёт: если его труд не понравился другим людям, то и не получит он свою поллитру или на сколько они там договаривались.

А вот композитор? Или нет, писатель – про писателей я лучше знаю. Нахуя ему чьё-то мнение? В издательстве ему и так денег заплатят – все знают, что в издательствах никогда никаких книг никто не читает, потому что ебануться можно, если все их читать. Так зачем ему?

Ведь если он сам знает, что написал хорошую книжку, то пусть хоть миллион идиотов соберётся у него под окном и будет скандировать «ГАВ-НО!!! ГАВ-НО!!», он будет стоять за тюлевой занавеской, скрестив на груди руки, и только усмехаться: не для таких людей как вы это писано! А может быть даже и вовсе не для людей!

Зато если он написал хуёвую книжку, то ему страшно интересно, что про неё думают другие: вдруг кто-нибудь да не заметил, что это хуёвая книжка? Кто их, этих читателей, знает? А вдруг их много и все они уважаемые люди?

Потому что себя-то наебать просто, нет вообще ничего проще, чем наебать самого себя. Но там же ещё что-то сидит и бубнит монотонным голосом без знаков препинания: гав-но гав-но гав-но. И жрать (чтобы сказать: «а не дам, пока не заткнёшься») не просит и вообще ничего ему не надо – бубнит. А вот если сто тысяч уважаемых людей скажут, что не говно, то оно, может быть, и не начнёт кричать ура, но тоже скажет: «ну ладно-ладно, не говно. Так себе, конечно, но ничего, сойдёт». И заткнётся.

И будет тогда всем до единого хорошо и приятно.

Я вовсе ничего не имею против того, что называется попса. Более того, я чрезвычайно приветствую её существование, будь то Гелена Великанова, Вадим Мулерман или девушка глюкоза.

Проблема же кинофильма ночной дозор состоит в том, что это Ненастоящая Попса.

Ну я не знаю, какой привести пример.

Ну вот, скажем, в классе где-то в шестом у нас за очень большую ценность считались обёртки от американских жувачек, особенно если они были с микки-маусом. Человек, обладающий десятком таких обёрток, был очень уважаемым человеком. Мне же взять этих обёрток было негде – никакой брат у меня не служил в группе советских войск в Германии, откуда они обычно и привозились. Ну и тогда я решил изготовить такую обёртку сам. Я потратил часов наверное восемь, вырисовывая самым тонким пёрышком эту обёртку. Я очень старался, потом я ещё намазал её пластмассовым клеем, чтобы блестела и согнул в нужных местах, чтобы как будто когда-то внутри этой бумажки была жувачка. Лёг спать, думая о том, что завтра выменяю эту бумажку на Настоящую.