Михаил Горбачев - Как это было - Объединение Германии

Но вернусь– к реальностям. Хочу вновь подчеркнуть: существование ГДР сыграло огромную роль в ликвидации последствий войны, в отношениях между немцами и русскими. Сразу после войны слово «немец» советскому человеку напоминало о войне. Со временем «немцы восточные» и «немцы западные» стали для нас разными понятиями. Первые были вроде свои, с ними помирились, и на них в обыденном восприятии уже не распространялась вина за агрессию. Что касается понятия «Германия», то она и политически, и, как ни странно, географически отождествлялась в обиходе с Западной Германией, с ФРГ.

За годы существования ГДР выросли по меньшей мере два поколения немцев, среди которых тысячи и десятки тысяч стали не по приказу, а по совести активистами сближения с нашей, страной, пропагандистами русской культуры, деятельными участниками многообразного межнационального обмена. Тысячи юношей и девушек из ГДР учились в советских вузах, а известно, как сближает, роднит студенческая среда. Широко изучался в ГДР русский язык. На протяжении 40 лет тысячи наших сограждан находились в постоянном контакте, учились понимать и уважать друг друга.

Словом, в преодолении у обоих народов страшной памяти о войне, в подготовке перелома в русско-германских отношениях в целом, а следовательно, и почвы для согласия СССР на объединение Германии роль ГДР трудно переоценить.

Что касается Западной Германии, то там почва для такого согласия складывалась иначе. Глубокие демократические перемены в ФРГ с нашей стороны были оценены лишь в годы перестройки. До того она нашей официальной пропагандой представлялась как один из эпицентров «холодной войны». Это, однако, не мешало тому, что в реальной политике советское руководство придерживалось, как правило, отнюдь не этой пропагандистской установки. И в правительстве, и в советском обществе существовало (пусть не до конца сформулированное) убеждение: Западная Германия – хотим мы того или нет, хотят ли этого или нет ее союзники по НАТО, – крупнейшая величина в соотношении мировых сил, и ее роль в международных делах будет возрастать.

Этим объясняется и то внимание, которое новое советское руководство придавало развитию отношений с ФРГ. Но на фоне энергичного продвижения нового мышления в международную политику отношения с ФРГ стали заметно отставать от отношений с другими крупными и влиятельными государствами Запада. Мы в Москве считали такое положение ненормальным. Не раз, по разным случаям я говорил в своем кругу и на Политбюро, что без Германии никакой настоящей европейской политики у нас не будет. Но на начальном этапе перестройки Бонн явно недооценил перемены, происходящие в СССР, и наши первые шаги в рамках новой политики там рассматривали как очередной пропагандистский трюк Кремля, призванный усыпить бдительность Запада.

В мае 1987 года, накануне визита в СССР президента ФРГ Рихарда фон Вайцзеккера, на одном из заседаний Политбюро мы договорились реанимировать Московский договор.

Эта тема была, естественно, затронута и в моей беседе с президентом ФРГ. Именно на ней прозвучали слова о «новой странице» в наших отношениях.

Вот некоторые мысли, высказанные мной тогда:

– Задачей любого государства, особенно в Европе, является внесение вклада в дело обеспечения мира и безопасности. Это касается и двух немецких государств. Что с ними будет через 100 лет, решит история. Никакой другой подход неприемлем. Если кто-либо пошел бы иным путем, последствия были бы очень серьезны. В этом должна быть абсолютная ясность.

– Сегодня два немецких государства – реальность, из этого надо и исходить. Реальностью являются Московский договор, ваши договоры с Польшей, Чехословакией, ГДР, другими государствами. На базе этих договоров возможно эффективное развитие политических, экономических, культурных и человеческих контактов. Всякие попытки подкопаться под эти договоры достойны сурового осуждения. Советский Союз уважает послевоенные реальности, уважает немецкий народ в ФРГ и немцев в ГДР. На основе этих реальностей мы намерены строить наши отношения в будущем. История нас рассудит в свое время.

Что за этой формулой стояло?

Во-первых, понимание, что насильственный раздел великой нации – ненормален и нельзя целый народ приговорить навечно к наказанию за прошлые преступления его правителей.

Во-вторых, желание дать надежду очень нужному участнику международной жизни, которые я рассчитывал инициировать и наращивать с помощью нового политического мышления.