Андрей Коренев - Кадетская история

Почти у всех «мальчиков» нашлись свои «старички», которые, когда оказывались рядом, всегда защищали своих молодых земляков. Правда, дух землячества у тех, кто проживал дальше, возрастал пропорционально удаленности от училища. Чем дальше живешь от училища, тем дружнее твое землячество. Потому наиболее дружными оказались красноярцы, иркутяне, читинцы…

Порой физическое рукоприкладство проявлялось в виде кровоподтеков и ссадин, но как ни пытали офицеры первокурсников, никто и никогда не сознался, что его ударил «старик». Стукачество на своих кадет считалось одним из наиболее страшных грехов, и каждый знал, что после доноса его ждет презрение и ненависть всех кадет, включая и товарищей-первокурсников, что ему будут созданы невыносимые условия для жизни, что он никогда не оденет кадетского краба. И каждый из молодых кадет знал, что за стенами училища любой из «стариков» придет при необходимости к нему на выручку, никогда не ударит и не унизит. Потому что в училище — это одно, старший и младший, а за стенами училища — они равны, они оба кадета.

Но в душе каждого жила гордость. Обособленность от своих семей, новые правила поведения, трудности военной жизни — резко усиливали юношеский максимализм и толкали на сопротивление всему тому, что было несправедливым и лишним с нашей точки зрения.

Возмущение и недовольство проявлениями насилия над нами со стороны «старичков» нарастало постепенно. Да что же это делается? Сколько можно терпеть? Почти у всех молодых суворовцев «старики» — второкурсники отобрали тренчики, не раз и не два все схлопотали по подзатыльнику, а в буфет вообще невозможно сходить! «Старики» ведь всего на год старше! Самым ярым борцом за равноправие старших и младших оказался не суворовец, а командир третьего взвода майор Дмитриев, по прозвищу Пиночет.

— Вы суворовцы, или маменькины сынки?! — возмущенно спросил он, выведя из строя суворовца с разбитой губой, — Только не надо мне рассказывать сказки, что ты упал с турника! Один раз окажите сопротивление, вот увидите, что вас оставят в покое.

Слова майора упали на благодатную почву, озвучили то, о чем постоянно говорили в свободное время. Рота стояла перед казармой повзводно, готовясь к построению на полдник, когда на свою беду, с соседней аллеи в тыл роты вышло трое второкурсников, презрительно разглядывающих молодых суворовцев.

Подростки, стоящие во взбудораженном душевном состоянии, обернулись. Вот он, противник! Ничего не подозревающий! И как хочется отвесить ему подзатыльник, чтобы он больше никогда не приближался к ним. И в абсолютном молчании рота сорвалась с места, на ходу скидывая ремни, и заученным движением обматывая концом ремня кисть правой руки, оставляя пряжку свободно болтаться на весу.

Приятно видеть, как у твоих мучителей меняется выражение на лице от презрительного до недоумевающего и испуганного. Как они разворачиваются и пытаются бежать от накатывающей на них черной волны суворовцев. Врешь! Не уйдешь!

— Ату! Взять их!

И с размаха по заду улепетывающего старика, еще раз! За все унижения! Получай! Рота остановилась на границе между двух городков, разделенных стадионом. Мальчишки, разгоряченные и возбужденные, переводили дыхание. Получилось! Свершилось! Гордость за содеянное наполняла сердца. В соседние роты таких же «мальчиков» направили делегации. Поддержат или нет? Делегации возвратились с грустными лицами. Все горячо восхищались четвертой ротой, но… В то, что можно одолеть «стариков», не верил никто.

Майор Дмитриев был доволен ротой. Молодцы! Орлы! Как неслись от них старшекурсники! Суворовцы же ходили напряженные и напуганные. Души грызли червячки сомнений — что натворили? Что теперь будет? Мыслимое ли дело — на старших руку подняли? Ни один старший кадет возле четвертой роты не появлялся. А после ужина через первокурсников из других рот старшие кадеты передали — четвертой роте сегодня ночью кранты…

— Товарищ майор, — подошла к Пиночету, который в тот день был ответственным по роте, делегация суворовцев, — нам передали, что сегодня старики нам отомстят…

— Не бойтесь! Мы им покажем! Главное один раз отпор дать, и больше они вас никогда не тронут! — воодушевил нас майор. В это хотелось верить…

Теплая уссурийская ночь накрыла город, вечерняя поверка прошла тихо и мирно, и мы поверили, что действительно все будет хорошо. Пиночет не покидал расположение роты.

Тишину ночи неожиданно нарушил мощный шум, издаваемый тремя сотнями юношеских глоток прямо под окнами казармы.