Борис Сопельняк - Секретные архивы ВЧК-ОГПУ

Вот так, оказывается, правая рука Ленина — бабник, да такой ярый, что об этом знает весь город! На подметные письма с угрозами выхолостить «Гришку второго» и на завуалированную критику в газетах — коммунисты, мол, так себя не ведут — Зиновьев не обращал никакого внимания. Оправдывая мнение Троцкого, который называл его «оратором исключительной силы и прирожденным агитатором», Зиновьев все активнее призывал «раздуть пожар мировой революции» и клялся, что этому, и только этому, подчинена его большевистская жизнь.

Одни его активности побаивались, другие старались использовать в своих интересах, третьи откровенно над ним издевались. Вот что, например, писал в своем журнале «Бумеранг» находящийся в эмиграции Саша Черный:

«Добытая с большими затруднениями из Москвы зиновьевская слюна была впрыснута в Пастеровском институте совершенно здоровому молодому шимпанзе. На третий день обезьяна обнаружила все признаки военного коммунизма: отобрала у других обезьян пищу, укусила сторожа, перецарапала всех здоровых обезьян и, завладев клеткой, терроризировала их и загнала в угол.

Профессор Р. высказал предположение, что прививка крови зараженной обезьяны любому последователю Коминтерна даст, вероятно, обратные результаты: прояснение сознания, тягу к уживчивости, мирному труду и разумному культурному разрешению всех социальных конфликтов».

После смерти Ленина все кресла под Зиновьевым зашатались. Но одно «доброе» дело он успел сделать: Зиновьев смог соорудить Ленину, как тогда казалось, вечный памятник. Именно по его инициативе, а не по просьбе трудящихся II съезд Советов принял решение о переименовании Петрограда в Ленинград. В Кремле эту инициативу оценили и, в качестве ответного подарка, малую родину главы теперь уже Ленсовета, город Елизаветград, переименовали в Зиновьевск (ныне Кировоград).

Казалось, что тучи на головой Зиновьева развеялись и он обрел доверие Сталина. Но не надолго. В декабре 1925-го он не придумал ничего лучшего, как подняться на трибуну XIV съезда партии и от имени «новой оппозиции» раскритиковать речь Сталина. Но и это не все! Зиновьев закусил удила, его, если так можно выразиться, понесло, и в одном из выступлений он назвал Сталина «кровавым осетином, не ведающим, что такое совесть».

Почему, кстати, осетином? Предположить, будто Зиновьев не знал, что Сталин—грузин, по меньшей мере, странно. А может быть, он знал то, чего не знали другие, и в пылу полемики проболтался? В любом случае это было роковой ошибкой! Очень скоро он лишился всех своих постов, а в 1936-м «кровавый осетин» организовал грандиозный судебный процесс, на котором Зиновьев был приговорен к расстрелу.

Но вернемся в август 1918-го. Как мы уже знаем, в один и тот же день был убит Урицкий и ранен Ленин. Ответ большевиков не заставил себя ждать: в стране началась вакханалия расстрелов самых знатных и самых уважаемых людей России.

Как это ни странно, но великих князей пока что не трогали, и лить 9 января 1919 года состоялось заседание Президиума ВЧК, на котором присутствовали уже пролившие реки крови Петерс, Лацис и Ксенофонтов. Протокол этого заседания долгие годы был одной из величайших тайн Советского Союза, но недавно его удалось найти. Он краток, страшен и типичен для того времени:

«Слушали: Об утверждении высшей меры наказания чл. быв. императорск.-романовск. своры.

2 Сопельняк Б. Н. 33

Постановили: Приговор ВЧК к лицам — чл. быв. имп. своры — утвердить, сообщив об этом в ЦИК».

И — все! 24 января четверых великих князей без какого-либо суда и следствия расстреляли — расстреляли только за то, что они носили ненавистную большевикам фамилию.

Сейчас уже трудно сказать, кто из распоясавшейся большевистской матросни первым выкрикнул этот лозунг, но факт есть факт: великих князей с отчеством Константинович больше всех ненавидели матросы.

Почему? Да потому, что сын Николая I Константин Николаевич долгое время был генерал-адмиралом Русского флота и заставлял матросов не бузить и шляться по кабакам, а служить в соответствии со строжайшими уставами.

То, что Константин будет моряком, его отец решил еще тогда, когда малышу было всего пять лет, — мальчик рос сильным, решительным и не боялся воды. Именно поэтому в качестве воспитателей отец приставил к нему известных мореплавателей с наказом учить великого князя морским наукам.

Уже в десятилетнем возрасте он получил в подарок маленькую яхту и курсировал на ней между Петергофом, Кронштадтом и берегами Финляндии. А еще через год на названном его именем фрегате Константин вместе с адмиралом Литке отправился в Ревель и Гангут. Суровый адмирал не делал высокородному гардемарину никаких поблажек, так что на вахте ему пришлось стоять и в дождь, и в шторм, а по вантам его заставляли бегать наравне с матросами.