Александр Медведев - По долинам и по взгорьям

Вскоре я уже знал, что у Павлуши двоюродный братишка Герман работает в механическом цехе, а у веселого Сеньки отец — сапожник и пьяница.

— Он у меня, брат, не простой, отец-то! — подмигнув, сообщил мне Шихов.

— Это как же не простой? Из золота, что ль?

— Не-е, какой из золота! — махнул рукой Сенька. — Пьяница он… Вот ты, к примеру, в раю был?

— В раю?!

— Да!

— Не был. А ты?

— И я нет. А вот отец однажды был.

— Это как же так?

— А вот так! Приходи как-нибудь к нам в гости, он расскажет.

Насчет рая я усомнился, но к Сеньке в гости решил сходить обязательно.

Стало мне известно и о том, как «шутят шутки» над новичками. Пашин брат, Герман, неделю ходил с перевязанной рукой. Во время обеденного перерыва, пока он сидел у нас, в сортировке, кто-то накалил ручку его инструмента, и Герман сильно обжег ладонь.

Соловьев и его приятели обычно ватагой приближались к кому-нибудь и издевались, начиная нарочито-ласково: «Новичок, значит? Так-так…» А кончалось дело грубой бранью.

Решетников в таких случаях хмурился и говорил строго:

— А ну, отойди, ребята! Не балуй!

Не знаю, то ли его боялись, то ли уважали, но задиры всегда отходили прочь без лишних слов. Однако я держал ухо востро, опасаясь каверзы.

Как-то в воскресенье отец вернулся с «толкучки» и позвал меня:

— Санейко! Иди сюда, гляди обновы!..

На столе лежало старенькое ружьишко-шомполка и какого-то неопределенного цвета от долгой носки, но все еще жесткая шляпа-котелок. Я нацепил шляпу на голову, погляделся в мутное зеркало и понравился себе. Шляпа напомнила мне о сказочном мире Робин Гуда. Потом схватился за ружье: здорово!..

Отец довольно улыбался:

— Ходи, ходи по праздникам на охоту в лес. Развлекайся! А в шляпе не пыльно робить будет.

Но мать не одобрила покупки:

— Добротная шляпа, конечно, и не так, чтобы дорогая, да мальчонке не к лицу. Еще и просмеять могут.

Но я сразу выскочил на улицу похвастать обновами перед товарищами.

А утром у входа в цех меня окружила соловьевская ватага. Кто-то надвинул «котелок» на глаза, кто-то насмешливо выругался, кто-то свистнул, кто-то, заглядывая мне в лицо, с притворным почтением спрашивал:

— Саня-барин, почем шляпа?

Этот день в цехе был для меня самым тяжелым. Барин! Какой же я барин? Проклятая шляпа! От горькой обиды к глазам подступали слезы.

Возвратившись домой, я, ни слова не говоря хлопочущей у печи матери, схватил ружье и убежал в огород. Там прикрепил к стене бани свою злополучную обнову и расстрелял ее в клочья.

На выстрелы выбежала мать.

Я припал к ее плечу, расплакался и рассказал все, что мне довелось пережить за недолгое время работы на заводе.

Отец, услыхав эту историю, нахмурился, положил ладонь на мои вихры и сурово сказал:

— Терпи, казак, — атаманом будешь!

И я терпел. Терпел, когда в цехе мимоходом спрашивали:

— А где твоя шляпа? Или хозяин ей не ко двору пришелся?

Терпел, когда окликали:

— Эй, Сано-барин, поди сюда!

Не знаю, долго ли еще ходил бы я в «баринах», если бы подручному Соловьева не пришло в голову сыграть со мной новую шутку.

Как-то во время обеденного перерыва я пошел к отцу в листобойку. Уходя, прочно укрепил сиденье-болванку, засунул ее одним концом в стопу остывающего железа, а вторым — в щель стены… Возвратившись на рабочее место, вскочил на болванку, как обычно, с разбегу. И вдруг она с грохотом сорвалась. Я полетел вниз. Падая, непроизвольно схватился руками за выступающие углы неровно уложенных железных листов — и света не взвидел от боли: горячие и острые кромки обожгли руки, сорвали кожу с ладоней. А подстроивший это верзила стоял неподалеку и нагло хохотал, держась за бока. Не помня себя от боли и ярости, я схватил первое, что попалось под руки — зубило, и изо всей силы швырнул его в ненавистную, хохочущую рожу…

Помощника Соловьева увезли в больницу, мне перевязал руки заводской фельдшер, а все, что произошло между нами, начальник цеха предпочел замять. Я слышал, как он говорил рабочим:

— Смотрите, не болтать у меня! Если до Шпынова дойдет, ребятам не выкрутиться. Он на эти дела — зверь лютый! Сказано — несчастный случай — и точка.

Несколько дней я не работал, а когда вернулся на завод, меня остановил в проходной Сеня Шихов:

— Чего к нам не заходишь? — И, помолчав, добавил с уважением: — А важно ты этого зубилой-то саданул.

В воскресенье я надел новую рубаху, начистил сапоги ваксой и пошел в гости к Шиховым. В захламленном и нечистом дворике стояли, к моему удивлению, две избы. Одна была совсем разваливающаяся, а вторая покрепче. На крыльце второй избы показался Сенька.