Дмитрий Бобров - Записки военнопленного

Ахмед «решал вопросы» с администрацией, т. е. постоянно давал взятки сотрудникам следственного изолятора, за что ему позволялось спокойно сидеть в 758 и «затягивать» туда единоверцев считавших, что лучше сидеть со «своими», чем идти в камеры к русским, где их судьба могла сложиться по разному. Но коррупционные схемы вытягивания денег из арестантов не оставляют последним никакой надежды на стабильную жизнь. Среди сотрудников существовало распределение ролей: если одни решали вопросы, получая за это хорошую плату, то другие их ставили совершенно бесплатно. Договориться же со всеми было невозможно — тюрьма это кормушка для десятков коррупционеров за два-три года сколачивающих на зэках целые состояния. Солидный человек, попадая в тюрьму, настраивается платить — платить за всё, тем самым, обеспечивая себе по местным меркам достойный уровень жизни. Вместе с тем, денег продажным ментам никогда не бывает достаточно и урегулирование любой возникшей проблемы, в том числе, например, значительного конфликта в камере, требует дополнительной оплаты. Если финансовые поступления в карман сотрудника по каким-то причинам задерживаются, наступают незамедлительные кары. Самое неприятное наказание это внезапный перевод из своей (отремонтированной за свой счёт и своими руками) камеры в другую — мгновенное разрушение ставшего привычным маленького мирка, последующие волнения, связанные с переездом и необходимостью налаживать психологический контакт с новыми незнакомыми людьми.

Не без оснований Ахмед считал, что распределение меня в 758 является провокацией направленной не только против меня самого, но и против них. Кроме того, прямодушный горец сразу же правильно оценил смоделированную операми ситуацию и сказал, что если, посадив меня в 758, мусора хотят, чтобы я от этого страдал, то он им в таких делах не помощник.

Другая причина нормальных взаимоотношений относилась, как это ни странно, к сфере идеологической. Ахмед и другие, как, оказалось, придерживались своеобразных политических взглядов, имевших немало параллелей с моими собственными убеждениями. Они были не просто довольно религиозными людьми — их смело можно было назвать исламскими фундаменталистами. С глубоким презрением они порицали порождённые духовной опустошённостью пороки европейской цивилизации, ругали богатых евреев, сконцентрировавших огромную власть для целей, по их мнению, низких и неблагородных. Такие ставшие вполне обыденными явления российской жизни как проституция, массовые наркомания и алкоголизм, коррупция, отсутствии уважения к старикам, равнодушие к детям, вызывали у них такое принципиальное неприятие, какое есть у редкого русского человека. Несмотря на ярую приверженность учению ислама, они очень уважительно отзывались о христианстве, называли Иисуса великим пророком и при этом вполне справедливо сожалели, что настоящих или как говорят в России воцерковлённых христиан совсем немного. Единственной конфликтной темой для нас мог быть стать вопрос независимости Чечни, но уроженец тех мест Ахмед был преисполнен такого бесхитростного и беззаветного патриотизма, что мне просто нечего было ему противопоставить.

По сравнению со свободной жизнью существование в тюремной камере было скучным, малоподвижным, статичным. Главные развлечения доставляли прогулка продолжительностью один час и просмотр телевизора. Дома не забыли меня (первую передачу в Крестах я получил спустя двадцать минут, после того как впервые вошёл в камеру) и знакомство с неаппетитно пахнущей баландой откладывалось. Вечерами я ложился на кровати лицом к маленькому окну и долго смотрел, как мокрые снежные хлопья бесконечно падают с высоты чёрного неба. Наступала зима.

Раз в неделю приходил мой адвокат — Николай Алексеевич Прокопьев. Для свидания с адвокатом меня выводят из камеры, через круг и длинный узкий подземный коридор ведут на первый крест в следственные кабинеты. В одном из кабинетов ждёт Николай Алексеевич — скромный сорокалетний человек с типично русской внешностью обычно одетый в серый английский костюм. Мы обсуждаем перспективы дела представляющиеся весьма туманными. Пока продолжается проводимое следователем Тихомировым предварительное расследование, сторона обвинения, как это водится в российском уголовном судопроизводстве, ссылаясь на тайну следствия, не предоставляет никаких материалов дела и можно только догадываться, какие доказательства они собрали или сфабриковали. Я соглашаюсь с адвокатом, что реально строить линию защиты нужно будет после передачи уголовного дела в суд. Чтобы немного развлечь меня Николай Алексеевич рассказывает об интересных случаях из своей практики, а также приносит ксерокопии газетных статей посвящённых моему аресту. В тюрьме адвокат это единственный физически доступный человек, не выражающий равнодушия или негативного интереса к моей судьбе.