Игорь Голомшток - Воспоминания старого пессимиста. О жизни, о людях, о стране

Каждый год после получения студентами дипломов Оксфордского университета фирмы самых разных направлений выставляли на улицах города свои стенды с проспектами и предложениями условий работы. Их представители понимали, что для выпускника Оксфорда — неважно, слависта или ядерного физика, — овладеть новым родом деятельности — не проблема. Так, один мой очень талантливый студент Дэвид Франклин поступил в фирму по продаже противопожарного оборудования. Ему просто предложили годичную стипендию в любой университет, чтобы он изучил мировой рынок и предоставил фирме отчет о своем исследовании. После чего Дэвид занялся другими делами. Другого своего студента я встретил через год после окончания университета. Оказалось, что он работает в турецком посольстве, а на мой вопрос о языке он сказал, что за год спокойно выучил турецкий.

Помимо прямых моих обязанностей — болтать со студентами, я вел еще класс перевода с английского на русский и читал курс лекций для аспирантов о развитии современного русского языка, понимая язык как язык культуры. Я объяснял, как социальные пертурбации порождают новые формы языка в искусстве, литературе, музыке, как в его магистральное развитие вливается периферия, иллюстрируя это примерами из Бабеля, Шукшина, Шаламова…

После одной из таких лекций подошел ко мне Роберт Чандлер, который заинтересовался Шаламовым, и я дал ему почитать “Колымские рассказы”. Роберт был потрясен и начал их переводить. Он был прирожденный переводчик (сейчас он один из самых крупных в Англии и Америке). Темой его диссертации был язык Платонова, и он решил изменить тему: вместо Платонова заняться Шаламовым. Кто такой Шаламов, университетская администрация понятия не имела, и в изменении темы ему было отказано. И тут произошел эпизод, произведший на меня сильное впечатление.

Как-то собрались в нашем доме несколько аспирантов, и Чандлер объявил, что он уходит из университета: надо составить свой план работ на будущий год, а сделать это он не может в связи с изменением темы. “Роберт, — сказал я, — да напишите пару страничек о Платонове и занимайтесь два года Шаламовым. Ведь никто проверять вас не будет”. Аспиранты посмотрели на меня удивленно и осуждающе. С их точки зрения, можно хитрить с налоговым управлением, но со своим университетом… Точно так же на меня посмотрели офицеры английской разведки, когда вскоре после приезда в Англию у меня было собеседование в Уайт Холл (“Наше КГБ”, — пошутил один из офицеров) и я рассказал, как во время допроса в “Лефортово” врал следователю Хомякову.

Я не только учил, я учился — учился понимать страну, в которой оказался, ее национальный характер, ее людей — Френсис Грин, Падди О’Тулл, Джейн Грейсон, Мартин Дьюхерст и многие другие, с которыми я познакомился и подружился — я понял, что англичане отвечают за свои слова, что им можно верить и что они всегда готовы помочь.

Я встречался в Оксфорде с Исайей Берлиным, названным, по одному из опросов населения, первым интеллектуалом Англии. “Как вы живете?” — всегда спрашивал он. “Хорошо, Исайя Маркович”, — отвечал я. “Нет, вы действительно хорошо живете?” Он явно хотел помочь, что-то сделать для нас, как он помогал многим приезжавшим из России. Я переводил для ВВС его воспоминания о том времени, когда в 1940-х годах он был культурным атташе при английском посольстве в Москве. Берлин часто приглашал меня к себе. Он рассказывал о своих встречах с Пастернаком, Чуковским, Ахматовой… Когда же речь заходила о “Поэме без героя”, где Исайя Берлин выступал как “гость из будущего”, и о мнении Ахматовой, что именно их встреча вызвала возмущение Сталина и послужила причиной начала широкой кампании, в ходе которой сама она, Зощенко, Чуковский и многие другие были объявлены чуть ли не врагами народа, брови Исайи Марковича ползли кверху и на лице проступало выражение крайнего недоумения.

В самом начале моей эмиграции дело о советских шпионах в Англии заинтересовало меня как чисто детективная история. Выпускники Кембриджа, занимавшие высокие посты в английской разведке, в Министерстве иностранных дел, имевшие доступ к самым секретным документам, в начале 1950-х годов были разоблачены как советские агенты. Это считалось здесь самым крупным предательством за всю историю Англии. Трое из них — Гай Берджесс, Доналд Маклейн и Ким Филби — уже бежали в СССР. Нераскрытым оставался четвертый, и пресса была полна догадок и подозрений. Я же полушутя говорил своим друзьям, что знаю, кто четвертый, — это сэр Энтони Блант. А дело было так.