Сергей Кредов - Щёлоков

Когда началась Гражданская война, металлургический завод остановился (производство на нем будет возобновлено только в 1932 году). Местное население по большей части разъехалось по селам, оставшиеся выживали за счет нескольких шахт, которые еще худо-бедно продолжали работать. За уголь и хлеб Донбасса шла яростная борьба между всеми противоборствующими силами. Кого только не повидали за эти годы жители станции Алмазная: белых, красных, зеленых, махновцев, петлюровцев, немцев, австрийцев… Тяжелее всего пришлось им в неурожайные 1920–1921 годы, когда привычным блюдом стали щи из крапивы, щавеля, лебеды. Всё мало-мальски ценное, имевшееся в доме Щёлоковых — часы, сапоги Анисима Митрофановича, швейную машинку, — пришлось обменять на продукты. Выручала и корова: «Нажав серпом мешок или сноп луговой или болотной травы осоки, несли ее домой кормилице нашей — буренке. Кормилицу мы все холили и жалели. Ведь это она спасла от голода в тяжелые неурожайные 20-е годы» (из дневника Н. А. Щёлокова).

В восемь лет Николай научился ездить верхом, а с десяти стал работать коногоном на шахте. Анисим Митрофанович вместе с сыном Филиппом в начале 1920-х уезжали батрачить на Кубань. Вернувшись, Щёлоков-старший устроился на шахту, стал бригадиром. За минувшие годы население края сократилось, и семья получила возможность переехать в отдельную квартиру из двух комнат.

Трудное детство. Но тогда это не казалось чем-то необычным. Детство, юность, надежды на скорые перемены к лучшему… В своем дневнике семидесятилетний Щёлоков вспоминает, как в эти «беспечные годы» они с друзьями играли в городки, футбол, разводили голубей, ловили пескарей в пруду, весьма романтично замечает, что нет большей радости, чем проскакать галопом на быстром коне, «когда ветер шумит в ушах и дубовые ветки хлещут по лицу».

Из дневниковых записей министра внутренних дел Щёлокова (ноябрь 1975 года): «Те, кто не был в Донбассе, представляет, будто бы там всё в угле, копоти и в дыму. Какое заблуждение! К сожалению, не все знают, что Донбасс — не только уголь, это настоящая жемчужина природы. Сколько здесь лиственных и хвойных лесов, а сколько уток и другой дичи! И, кажется, нет краше рек Луганки и Северского Донца с берегами, утопающими в зелени».

Он был романтиком, Николай Анисимович…

Мальчик из рабочей семьи вступает в жизнь. Пока ничего необычного, всё — как у других его сверстников и земляков. А чем он отличается от других? О чем мечтает?

Он учится рисовать. Чтобы приобрести бумагу, карандаши и краски, собирает лекарственные травы, мел и несет их продавать на базар в Кадиевку. В 14 лет Николай пишет портрет Тараса Шевченко, который много позднее подарит музею поэта в Киеве. Еще несколько юношеских работ Щёлокова — пейзажи — находится в его музее в городе Стаханове. В зрелом возрасте Николай Анисимович оставит серьезные занятия живописью, но страсть к рисованию сохранит: нередко на долгих партийных совещаниях он будет коротать время за этим занятием.

Из дневника Щёлокова видно, насколько значительное место в его жизни занимает увлечение живописью. Мальчиком он мечтает познакомиться хоть с каким-нибудь «настоящим» художником. Пройдет время, и вот он уже наблюдает полотна знаменитых мастеров в музеях Рима, Берлина, Антверпена… И фиксирует свои переживания — для себя. А с кем ими поделиться? С товарищами по партии? Они бы, наверное, только насторожились, узнав, какие мысли занимают столь ответственного работника.

Но прежде — случай из жизни одного из таких товарищей. В начале 1960-х официальная советская делегация впервые по приглашению папы римского отправилась в Ватикан. Ее возглавлял Н. В. Подгорный, будущий «президент» СССР. Рассказывают, что организаторы визита из советского дипкорпуса придумали «домашнюю заготовку»: в музее, который должен был посетить Подгорный, они приметили картину Ренуара. Высокому гостю полагалось в этом пункте маршрута блеснуть эрудицией: «О! Какой прекрасный Ренуар!» И вот они подходят к картине… Всё по плану. Николай Викторович останавливается и восклицает: «О! Какой прекрасный… Репин!» Переволновался человек, бывает.

Возвращаемся к записям Щёлокова.

«Старое полотно по тонам красок, по манере письма способен определить почти каждый грамотный человек (не каждый, как мы только что убедились. — С. К.). Именно по этим тонам, по манере письма хоть чуть-чуть походивший в художественные галереи человек сумеет отличить Рафаэля от Тициана, Ван Гога от Гогена, Рембрандта от Ван Дейка, Брюллова от Тропинина, Репина от Архипова, Васильева от Куинджи.