Алексей Симонов - Парень с Сивцева Вражка

«В службе сего штаб-офицера не было обстоятельств, лишающих его права на получение знака отличия безпорочной ( так в документе. — А. С. ) службы или отдаляющих срок выслуги к сему знаку».

«В гражданской службе и по выборам дворянства не служил. ВСЕМИЛОСТИВЕЙШИХ рескриптов и ВЫСОЧАЙШИХ благоволений не получал».

Даты производства в генералы ни в списке Генштаба, ни в послужном списке нет, нет сведений об этом и в немногочисленных семейных преданиях. В упоминаниях о Михаиле Агафангеловиче он всегда именовался полковником Генерального штаба, и подробности его судьбы после начала 1916 года то ли неизвестны, то ли мало интересуют его близких.

Смутно помню только, как бабка Аля, которая и в минуты лирические не забывала о неуклонном своем предназначении — помогать всем мужчинам семьи в осуществлении их миссии — делилась со мной воспоминаниями о жизни с М. А. Про ее участие в рязанской кустарной кооперации вместе с дедом Сашей и моем поэтическом взрослении вы уже читали, от работы над своими литературными произведениями отец ее решительно и рано отдалил, что было одним из неизменных поводов для переживаний, но начиналось это сразу после замужества: Михаилу Агафангеловичу Алинька помогала чертить схемы для книги — единственного нерукотворного свидетельства его присутствия в этой жизни ( ну, разумеется, не считая отца и фамилии Симонов. — А. С. ) — «Современная оборона морских границ», вышедшей в 1915 году, экземпляр которой имеется в отцовском фонде РГАЛИ.

Алинька с долгожданным сыном Кириллом, 1916-й — начало 1917 г.

Итак, вскоре после начала войны Михаил Агафангелович едет на фронт, оставляя в Петрограде, на Малой Посадской в квартире на 5-м этаже свою, уже беременную, жену.

А вот что она пишет в 1969 году в письме к сыну, где речь идет о первом свидании 28 ноября 1915 года ( то есть в день его рождения. — А. С. ): «…Ведь я так трагично потеряла перед этим меньше чем за год твою сестру (в мечтах это была Ирина), чудесную девочку с длинными, как мне говорили, волосиками. Не выдержав трехмесячного отсутствия известий от мужа (Перемышль и пр.), я, не говоря маме, поехала в Гл. Штаб узнать правду. И там, не заметив, что я в положении, мне прямо сказали: „Ваш муж убит, полк передан другому“. Представляешь — мое возвращение домой и… мертвый ребенок. А наутро телеграмма из Ставки, что — жив! Я после долго не могла видеть детей, и когда он вернулся ненадолго в госпиталь, хотела, как можно скорее иметь ребенка». «Мне так хотелось родить ребенка, что я детей не могла видеть» — в этом типичная бабкина логика.

В этом трагическом событии муж хотя бы участие принимает: своим долгим, спускающим пружину сюжета, отсутствием. А письмо продолжается, и даже формальная связь с М. А. Симоновым из него исчезает.

«И вот тот же профессор у меня на квартире, а не у мамы, как в первый раз, та же акушерка и даже та же няня, которая была тогда напрасно „заготовлена“. Началось все без 15 мин. в 1 ч. дня, а в 6 ч. без 15 мин. я увидела у себя на постеле то, что было дороже жизни — маленькое невероятно черное существо, черные волосы, брови, глаза и оттопыренные большие пальчики (это видно и сейчас). И родился ты под уговоры пр. [профессора] Парышева Дм. Андр. — помню и сейчас фам., имя, отч.: „Да ты раньше родись, а потом кричи!“ — ты кричал еще не родившись, п.с. ( это, скорее всего, означает „поскольку“. — А. С. ) воды сошли у меня накануне, после того как я поднялась по лестнице — лифт испортился».

Тут я прерву бабкино письмо совершенно неожиданным, в том числе и для меня, комментарием. Он принадлежит Любови Викторовне Житько — моему секретарю и вдове недавно умершего моего доброго знакомого Миши Житько. Отдав написанный от руки текст Любови Викторовне для перепечатки на компьютере, я внезапно услышал от нее, а потом заставил это записать: «Я как-то не сразу поняла, что это тот самый Парышев, чье пресс-папье с вензелями инициалов до сих пор стоит у меня на письменном столе.

Старший брат Алиньки — князь Николай Леонидович Оболенский с женой, Париж, 1925 г.

А вышло так. Мой, ныне покойный, муж оказался праправнуком Дмитрия Адриановича Парышева.

К сожалению, все, кто мог бы хоть что-то рассказать об этой семейной истории, уже умерли, и поэтому я опишу, что знаю, и то, что прочитала.