Алексей Симонов - Парень с Сивцева Вражка

Мне второй раз повезло (а может, и не повезло — как считать), что у отца — единственного ребенка своих родителей — я оказался первым, на десять с лишним лет единственным, да еще сыном, что у дворян и военных считалось правильным. И уж совсем удивительно, что в куда более разветвленном еврейском семействе матери — нас (в смысле нашего поколения) было всего двое — мой двоюродный брат от старшей материной сестры и я.

Много позднее у отца появилась еще одна дочь, а потом в результате следующего брака сразу две: ровесница первой (приемная) и родная (младшая). Но это уже было после 56-го, когда я окончил школу. А изначально эта моя единственность и, одновременно, полусиротство прочно и навсегда соединили две очень разные, очень непохожие друг на друга семьи моих дедов и бабок, и я был тем счастливым мостиком, чье появление на свет раз и навсегда создало и укрепило их взаимное притяжение, проторило им дорогу друг к другу. Поэтому хотя я и вырос в так называемой неполной семье, это никоим образом не повлияло на то, каким я стал. Не повлияло. Никак. К этому нам предстоит еще вернуться.

Если б не Великая Отечественная война, раннее детство мое было бы исключительным и счастливым: я был единственным внуком у одних деда и бабки, которые кроме всего прочего чувствовали за меня ответственность, ибо их сын меня «бросил», и одним из двух внуков у других, где в семье традиционно было много детей. А тут — вся огромная детолюбивость падала на нас двоих, причем в воспоминаниях моего детства кузену нет места аж до возвращения в Москву из эвакуации, т.е. все, что положено любимым внукам в хорошей еврейской семье, получал я — мизинкер — младший, последыш. Но война, увы, сместила приоритеты, и мне доставалась лишь та часть забот, которая оставалась от усилий выживания.

Не кажется ли вам, любезный читатель, что рукопись моя начинает напоминать старый анекдот про потерявшегося в большом магазине мальчика. Набежавшей охране плачущий мальчик объясняет, как выглядит потерявшая его мама: обыкновенная мама, но без такого мальчика, как я, в матроске, ботинках и шапочке с помпоном. Мне, правда, очень трудно рассказывать о дедах и бабках, минуя себя, — ведь они практически первое живое обстоятельство моей памяти. И все-таки попробую, ведь им и до меня пришлось жить довольно долго, пока они не стали моими дедушками и бабушками. И кое-что существенное с ними происходило и до моего рождения.

Опора семьи — сестры Ласкины: Женя, Соня, Фаня (Дуся). Шклов, 1922 г.

В начале тридцатых годов в одном из самых знаменитых арбатских переулков построили пятиэтажный дом без лифта, по сути, очень похожий на будущие «хрущобы». Квартиру в этом доме получил муж моей старшей тетки, Фаины Самойловны, который работал в знаменитой мастерской архитекторов Весниных. Личных воспоминаний о нем у меня не сохранилось, он умер в сорок втором году, когда мне было три года. Квартира эта маленькая, но трехкомнатная. Она состояла из одной комнаты — совсем крохотной, метров, наверное, шесть или семь, из второй — побольше, и третьей — горницы, в которой было метров восемнадцать.

Когда я вернулся в сорок третьем году из эвакуации, в доме жили: мои дедушка и бабушка — Самуил Моисеевич Ласкин и Берта Павловна, в девичестве Аншина; их старшая дочь, Фаина Самойловна, или по-семейному Дуся, с сыном Вовой, который был на пять лет меня старше; средняя сестра Софья Самойловна, а также новый муж старшей сестры (впрочем, может быть, Леонид Алексеевич Вишнев появился там годом позже) и я, которого им подбросила моя любимая мама аж до сорок восьмого года, служившая в Наркомтяжпроме и вечно находившаяся в командировках.

Квартира была на втором этаже, и номер у нее был знаменательный, совпадающий с номером школы, в которой я начинал учиться — 59. Войдя в квартиру, ты оказывался в довольно широком коридоре, широком за счет длинной ниши справа, где разместились вешалка, а позднее и холодильник; коридор упирался в среднюю по величине комнату, справа в конце его был вход в большую комнату, где жили дед с бабкой и где проходили семейные обеды, принимали гостей и справляли праздники.

Слева была крохотная, буквально четырехметровая, кухня, дальше раздельные ванная и туалет. Полы в доме были паркетные, и натирание полов было одним из самых трудоемких и памятных занятий. По соседству с ванной находилась и маленькая комната, где жила Дуся или Дуся и ее муж.