Игорь Русый - Время надежд (Книга 1)

Густав приподнялся на локте. У соседнего дерева Лемке, выпучив глаза, искал автомат. Обер-лейтенант Винер, стоя на коленях, в дымящейся, обгорелой у воротника шинели, глядел в бинокль.

- Огонь! - повторил он, взмахнув рукой.

Там, где бежали русские, клубочками завихрился снег. Разрывные пули вспахивали его частыми строчками...

До этого батальон, в котором находился Густав, занимал оборону под Наро-Фоминском. Ждали, когда наступающие севернее и южнее Москвы танковые группы достигнут целей. Из окрестных деревень солдаты натащили в траншею много одеял, тулупов, даже никелированные кровати. Ночами разведчики ходили через передний край, чтобы захватить какого-нибудь сонного ивана, еще чаще приползали русские с таким же намерением, и вспыхивала бешеная стрельба. Обер-лейтенант Винер снова командовал их ротой. Он стал еще более замкнутым, молчаливым, точно боялся подпустить других к своим мыслям. И с Густавом он встретился холодно, как бы сразу давая почувствовать разницу между ними. Лишь однажды, возвратившись из штаба дивизии, обер-лейтенант пригласил Густава к себе в теплую землянку с чугунной печкой и русским ковром на дощатом полу.

"Должен огорчить, Зиг, - сказал он тогда. - Присвоение офицерского звания вам отложили. Фюрер распорядился все присвоения сделать после захвата Москвы - и, грея руки у печки, добавил: - Есть исключения, но с вашим отцом были какие-то неприятности".

"Я получил на днях письмо, - сказал Густав. - Отец уже работает в военном госпитале".

"Идет битва за судьбу Германии, - ответил Винер. - И недопустима лишняя болтовня. Думайте о каждом слове".

Густав понял, что за ним установлен надзор. Механизм государства как бы сделал отца и сына заложниками друг друга, независимо от их взглядов.

А работает этот механизм без сантиментов и психологических исследований. Густав начал приглядываться к солдатам: кто из них доносит? И вместе с затаенным страхом росла непонятная апатия. "Во имя чего же все? - думал он. - Если отучить людей мыслить посвоему, то не будет и людей. Кончится прогресс общества. Что-то подобное высказывал Гегель. И тут отец, вероятно, прав. Все, оказывается, имеет свою противоположность".

Ежедневно Винер забирался на бруствер под свист русских пуль, то ли играя со смертью, то ли пытаясь увидеть что-то в снежных далях громадной страны.

Русские, в конце концов, пускали несколько мин, им отвечала артиллерия, и завязывалась дуэль. На соседних участках тихо, а тут жди горячий кусок металла.

За это солдаты невзлюбили его. Когда обер-лейтенант Винер, подтянутый, негнущийся, шагал по траншее, его провожали мрачные взгляды из-под низко надвинутых касок. Совершенной противоположностью Винеру был его заместитель лейтенант Штраус. Он постоянно находился в кругу солдат, любил соленые анекдоты и мог раскурить одну сигарету на троих. Было ясно, что и он едва терпел обер-лейтенанта. Тридцатого ноября дивизия снова перешла в наступление. Танки пробили русскую оборону. Вьюжной ночью батальон форсировал извилистую, обросшую густыми лесами реку Нару. Шальным снарядом убило командира батальона, и Винер, как старший из офицеров, принял командование. Тогда же по радио фельдмаршал Бок сам отдал прорвавшимся за Нару частям короткий приказ: "Только вперед, на Москву, герои Парижа, Варшавы!"

За два дня батальон продвинулся еще на тридцать километров к Москве, а позади войска растянулись узким, насквозь простреливаемым коридором, отбивая фланговые атаки. По этому коридору в тыл увозили раненых, обмороженных. Говорили, что трупы лежат штабелями вдоль этого пути, хоронить не успевали. И, слушая непрерывный гул артиллерии, все задумывались: откуда у русской армии берутся новые силы? Но приказ фельдмаршала идти только вперед оставался в силе. Утром третьего декабря разведчики вывели батальон к деревне Перхушково. Атака не удалась, и батальон откатился к лесу. Теперь русские шли в атаку...

Густав еще смотрел на обер-лейтенанта, когда Лемке испуганно закричал:

- Казаки, казаки!

Левее атакующих пехотинцев, размахивая клинками, мчались всадники. Лавина их приближалась так быстро, что стало вдруг от сверкания мелькавшей стали клинков нестерпимо холодно. Густав заметил, как один ефрейтор начал пятиться.

- Стой, ублюдок! - крикнул он. - Бегом, ко мне!

Этот ефрейтор Геринг из крестьянских сынков, однофамилец рейхсмаршала, с бегающими плутоватыми глазами, по всем наблюдениям, и мог доносить на него.