Татьяна Луговская - Как знаю, как помню, как умею

Потребность говорить мешает не только слушать, но и видеть.

Под защитой страха (или мужества, или смеха).

Он заметно оглупился.

Аневризма головы.

Душевное трудолюбие.

Поставил такой факт.

Будьте любезненьки.

Раздавить взглядом.

Бесполезный человек.

Солнце облевало их.

Жобственное дело.

Всякий бывает только тем, чем может быть.

Ночью иногда я слышу, как ходит по комнате смерть. Очень тихо, очень незримо, но ощутимо.

Думаю, что мне никто не может помочь, я должна сама, спотыкаясь, тянуть свою лямку как расплату за свое счастье.

Как у жирафа отросла за века шея, потому что ему нужно дотянуться до верхушки дерева, чтобы питаться, так у нас отросла душа, чтобы жить. На западе это иначе.

Мотались до глубокой осени кисточки желтых листьев на верхушках деревьев (по-моему, это были вязы). Почему-то мне это напомнило мою старость и упорное сопротивление смерти. В декабре все верхушки облетели, а до этого, несмотря на жестокий ветер, который сдирал всю листву, эти верхушки были живыми и без конца мотались перед моим окном.

Реплики, слышанные мною в общей кухне:

Все мы люди разного калибру.

С утра начинаешь закруглять свои нервы.

Ну что такое американцы? Это те же японцы, только обратно.

На базаре такая дороговизна — сплошные контрасты.

Она, когда правду говорит, то ясно врет.

Мы с ней все время спорили, она никак не вникнет в мою конструкцию.

Она женщина без всякой нормировки.

Ребенок у ней, конечно, недоброкачественный, но с ним можно бороться.

Она выглядит собой очень образованной.

У Вали родился ребенок, но тело у него какое-то неумное!

Жулики сейчас — это самый модный предмет.

Если б я не убирала в кухне, так тут можно целую динаму повесить.

Из-за этой плохой погоды у меня ни в руках, ни в ногах нет никакого совершенства.

Она уже до того дошла, что ни к какому разуму не подходит.

ВОПРОС: «Почему у вас ребенок так плачет?»

ОТВЕТ: «Это у нее такой процесс».

Ну что в нем толку: пришел и развалился на диване как трофей.

Она кругом больна, и вид у нее какой-то щепетильный.

Я не хожу к врачам, у них какая-то странная динамика и все они врут. Скудная бригада.

Так жарко, что я совсем распарилась, как белуга в собственном томате.

Что это она не шлет письма, как кляча самоварная?

Она была в салатовом платье, очень из себя выразительная.

Мы положили ее в санаторий, там будут совершенствовать ее болезнь.

Он как напьется, зараз начинает портить свое мнение.

Может, он и всех считает дураками, но я на эту фантазию не желаю понижаться.

С ним, когда разговариваешь, все время приходится делать разные сокращения ума.

Сегодня хлеб взяла подороже, но все равно он не дает никакого значения.

Я: «Как мне надоело стряпать!»

ОНА: «У меня тоже бывает такое безразличие предметов!»

Мечтать можно только о несбыточном, тогда сбудется сбыточное.

Если бы Сережа не слушал меня, все бы заглохло во мне, заросло бы сорной травой повседневности.

Для подвига нужны препятствия.

Тишина души.

Все это сформировало меня и дало мне силы к моему настоящему.

Маме свойственна была интенсивность чувств и естественная жизнь с музыкой. Отцу — открытие, познание и рост понимания и чувствования.

Годы странствий надавили на меня.

Сон — это взгляд в будущее.

Разбег перед новым барьером душевного развития.

Полумрак сознания.

Человек может вас ненавидеть, если вы живете отрицанием его натуры.

Прощать надо молча.

Очень мягкий человек с угрожающей внешностью. (Это о Володе).

Сейчас звонила Юля и говорила, что вспомнила мой рассказ о Рафаэле, и что, ах, как вы талантливы! Может быть, и правда? А сколько таких рассказов придется похоронить со мной вместе?

Я должна написать о семье (сделано), о Володе (сделано), о Сереже. И поставить ему памятник. Потом можно уже и умереть.

Я живу одиноко и тихо.

Всевозможность.

Скрипел зубами, точно чиркал спички.

Весенний, весь сквозной лес.

Сизые облака.

Ураган цвета.

Утром, на рассвете, лежа в потемках, я проснулась от удушья. Мне было очень плохо. И я была совсем одна. Легко, как в балете, развевая легкую одежду, мимо меня (от окна к двери) прошла смерть. Я не видела ее лица, но чувствовала, что она улыбается. Она прошла легко — как по воздуху — и исчезла. Мне стало легче. Я сумела принять лекарство и заснула. Не было страшно, но было очень тоскливо.