Виктор Терещатов - 900 дней в тылу врага

— Уйдут, командир, бить надо… уйдут…

— Лежи, — отвечаю я, дотрагиваясь до его плеча. Чувствую, как тело его бьет легкий озноб.

Немцы прямо перед нами. Один солдат бросил в кювет окурок сигареты — тонкая струйка дыма пробивается сквозь редкую траву.

Когда немцы скрываются, Веренич дает волю своему возмущению:

— Почему не стреляли?

— А сколько, по-твоему, мы могли убить? — задаю я встречный вопрос.

— Сколько? Ну, человек пятнадцать.

— А потом что?

Веренич озадачен.

— Ты не подумал о ребятах. Куда они пришли бы с задания, если бы немцы погнались за нами?

— Это верно, — соглашается Веренич. И как бы к слову добавляет: — А все-таки жаль, что ушли…

У шоссе мы пробыли весь день. Движение по нему оказалось не таким интенсивным, как предполагалось. Мимо нас изредка проносились одиночные грузовики. Раза четыре прошмыгнули мотоциклисты, видимо патрульные.

К вечеру нам надоело смотреть на убегавшие мимо машины, и мы стали выбирать себе цель.

Я послал Веренича под мост и велел по сигналу бросить противотанковую гранату в автомашину. Первым по мосту проехал порожний русский «газик», захваченный врагами, наверно, в сорок первом году. Лотом пропыхтел неуклюжий тягач. Веренич посмотрел на меня и недовольно махнул рукой. Через несколько минут я увидел в бинокль приближавшуюся справа груженую машину. В кузове, на брезенте, распевая песни, сидело шестеро гитлеровцев.

«Весельчаки едут», — подумал я и дал знак Вереничу.

Машина была рядом. Веренич не спеша вышел из-под моста и, изогнувшись, с силой бросил одну за другой две гранаты. Эхо взрыва громом прокатилось по лесу. Едва рассеялся дым, мы подскочили к перевернутой машине. Немцы все убиты. На обочине и в кювете валяются новые автопокрышки и ящики с какими-то приборами. Беценко чиркнул спичку. Заплясали длинные языки пламени. Через минуту мы собрались и покинули это место.

На рассвете вернулся Поповцев. Вид у него хмурый, недовольный.

— Что случилось?

— Да… — махнул ом рукой. — Хотели взорвать эшелон, а попала дрезина со шпалами.

— А это кто? — указываю на незнакомого пария.

— Доброволец…. Ночью зашли в деревню Гудец. Пристал к нам. Возьмите, говорит, с собой… Ну, мы и взяли.

Вид у пришельца необычный и даже потешный. На голове чудом держится фуражка с красным околышком, рваная фуфайка подпоясана узким сыромятным ремнем, холщовые некрашеные штаны вправлены в стоптанные дырявые валенки. За плечами, на веревке, — ржавая русская винтовка.

Парень с улыбкой глазеет на нас.

— Иди сюда, — позвал я его.

Придерживая винтовку, он делает несколько неуклюжих шагов.

— Зачем пришел?

Доброволец улыбнулся до ушей, посмотрел на партизан, но, увидев серьезные взгляды, покраснел и уставился в землю.

— Ну, говори, зачем пришел?

— Воевать, — невнятно бормочет парень.

— С кем?

— С кем вы, с тем и я.

— А с кем мы?

— Не знаю…

— Как же так. Идешь воевать и не знаешь, с кем?

— Мне все равно…

Выяснилось, что Петя — так звали паренька — входил в состав какой-то вооруженной банды, которая грабила население и пряталась в лесу и от немцев и от партизан. Там он в чем-то проштрафился и вынужден был бежать. Родителей у Пети не было. Побродив один по лесу, он пришел к тетке в Гудец, а когда там появились наши, встретил Поповцева и со слезами на глазах упросил его взять в отряд.

— Выходит ты «зеленый»?! — рассмеялись мы.

— Выходит, — смущенно согласился паренек.

Поповцева мы поругали, но Петю в отряде оставили. Он чем-то сразу приглянулся нам. Да и жаль стало мальца. Куда бы он пошел, если бы мы его не приняли? Пете объяснили наши порядки, и он остался у нас под кличкой «зеленый». Его так и звали потом — Петя Зеленый.

Пора было уходить, но мы ждали Соколова. На душе было неспокойно. Со стороны шоссе, где накануне мы подбили машину, доносилась частая стрельба. Иногда казалось, что выстрелы приближаются, и тогда наши руки невольно тянулись к оружию. Время шло медленно.

Наконец вернулся Соколов.

— Эшелон подловили, — коротко сообщил он.

Мы поздравили ребят с успехом. Петя хорошо знал здешние места и уверенно повел нас по лесам и перелескам на восток. Там нас давно интересовал железнодорожный разъезд Власье. Дважды наша группа переходила здесь ночью железнодорожную линию, захотелось и днем взглянуть на эту мирную станцию.

— Может, и живут-то там два паршивых немца, а мы боимся их, — говорил Горячев.

Ранним утром, оставив в лесу ребят, я с Вереничем и Нефедовым пошел в разведку. Меж деревьев заметно вырисовывается островерхая крыша железнодорожного вокзала, на путях — часовой. Размеренным шагом прохаживается он от семафоров до вокзала и от нечего делать считает шпалы.