Виктор Терещатов - 900 дней в тылу врага

— Ну вот, теперь почти весь класс в сборе, — говорил Поповцев. — Вместе учились, вместе будем драться с фашистами.

Худенький, щуплый Соколов не производил впечатления отважного, выносливого партизана. Однако он скоро проявил свои незаурядные боевые способности и стал одним из самых лучших наших бойцов. Смелому, сообразительному, хорошо разбирающемуся в топографии, отлично владеющему оружием Соколову доверяли самые опасные задания. Он подрывал вражеские поезда, снимал часовых, меткими выстрелами из снайперской винтовки уничтожал гитлеровских солдат и офицеров. К тому же Соколов был компанейским парнем, любил пошутить, посмеяться, неплохо пел, и его в отряде очень любили.

В момент подготовки к новому походу Веселова неожиданно отозвали в распоряжение другого штаба. Командование группой принял я. Это меня сильно волновало и беспокоило. Нелегко самостоятельно водить людей по фашистским тылам, кормить, одевать их, выбирать надежные места для привалов, а главное, наносить врагу удары. Во всем нужны сметка, проницательность, а ведь мне всего восемнадцать лет.

Выручала товарищеская спайка: все ребята были смелые, дружные, инициативные, на них можно было положиться.

В один из жарких летних дней 1942 года мы прибыли к реке Ловати, в местечко Купуй. На этот раз нам предстояло перейти линию фронта между Великими Луками и Невелем, у станции Чернозем.

Местечко Купуй было перевалочным пунктом по переброске партизан на данном участке фронта. Купуй тех дней напоминал Запорожскую Сечь. Каких людей здесь только не было! И бородатые старики, и безусые, вроде нас, ребята, и женщины. Люди разных национальностей: русские, украинцы, белорусы, латыши, эстонцы и даже… немцы. И одет весь народ был замысловато: кто в сапогах, кто босиком, один в немецком френче, другой в рубашке, третий в шинели, четвертый в фуфайке. Но все были заняты одним делом — подготовкой к походу: чистили винтовки, смазывали пулеметы, делили патроны и сухари, проверяли и укладывали взрывчатку, гранаты, мины. Местечко кишело подобно муравейнику.

Здесь мне встретился старый приятель Альберт Храмов, который тоже готовился с группой партизан перейти линию фронта. Мы решили переходить вместе.

Вечером паромщики переправили нас на другой берег Ловати.

Не теряя времени, мы еще засветло подошли к исходному рубежу. Летняя ночь коротка, а путь предстоит далекий. Каждая минута на учете, мешкать нельзя. Идем без проводника, по карте и компасу. Наиболее опасен переход железной дороги Великие Луки — Невель. Дорога действует и усиленно охраняется. Нам нужно незаметно перейти ее. Долго пробираемся по кустам, стараясь не шуметь. И вдруг — сильный залп! Бойцы наши, ничего не понимая, припали к земле, притаились. Слышно только их тяжелое дыхание. В чем дело? Даю ребятам знак оставаться на месте, а сам, приподнимая голову, ползу вперед, пристально вглядываясь в кусты. Невдалеке замечаю замаскированную батарею и слышу немецкую речь. Вот так номер!.. Чуть не попали в лапы врага. Видимо, немецкие зенитчики, услышав в небе гул, дали залп по самолету.

Напрягая внимание, осторожно, чтоб не хрустнула ни одна ветка, ползем в сторону. Фашистская батарея все дальше и дальше. Останавливаемся, чтобы передохнуть. Страшно хочется курить.

С группой партизан Храмова мы благополучно перешли две железные дороги и сделали около шестидесяти километров по вражескому тылу. После очередной дневки в лесу настал час расставания. Храмову нужно идти на север, нам — на юг. Мы не знаем, что ждет нас впереди и придется ли свидеться вновь.

И вот мы одни. Тишина. Высоко в небе ярко горят звезды, ночь ласкает своей теплотой. Кажется, что все вокруг спит спокойным мирным сном. Но враги не спят, и мы идем, держа оружие наготове. Близится рассвет, все явственнее проступают очертания предметов. По низине клубится белесый туман, застилая неширокую речку и прибрежные кусты ивняка. Мы подходим к незнакомым постройкам, осматриваем их — нет ли там кого. Надо узнать, где мы находимся. Беру двух человек. По огородам пробираемся в деревню. Осторожно стучим в окно дома. Только бы не залаяла собака. (Ох, уж эти деревенские собаки! Много крови испортили они партизанам. Невольно они становились пособниками наших врагов. Другой раз все идет гладко, и вдруг — собачий лай. Он настораживает немецких часовых, не дает нам осуществить задуманное). На наш стук к стеклу прильнула чья-то лохматая голова:

— Кто здесь?