Михаил Кириллов - Учитель и его время

«Октябрь. Холода. Темная осень. Наcтроение частенько падает. Ничто не бывает таким временным, как постоянное. Уходят люди, казалось бы, столпы постоянства натуры и дела, и от них ничего не остается, кроме короткой памяти – так называемых родственников. Что-то очень важное, вспыхнув, превращается в ничто. Можно сгореть для людей, лишь испачкав их своим пеплом, и не более того.

Правда, мне так немного нужно для себя: побродить по лесу, обрадоваться другу, испугаться звезд, подержать на руках ребенка. Всего этого так мало последнее время.

Все зыбко вокруг. Крысиные морды, жаждущие обогащения, заплеванные ларьки, жрущие «хозява» жизни поблизости от отхожих мест. Города-туалеты.

А в лесу тихо, багряное золото вперемешку с зелеными купами, тенями под кустами под нежно-голубым высоким-высоким остывающим осенним небом. Череда дел, ничего нельзя выпустить из рук. Иногда хочется снять халат, одеться, тихо уйти и не возвращаться. Все равно – разве что чуть большая горстка пепла…»

Самое страшное – поддаться одиночеству, потерять чувство локтя. А нужно держаться. В эти минуты бесценна поддержка учителей.

В поддержке Е. В. не было недостатка. С ним возвращались уверенность и целесообразность труда, исчезала тяжесть одиночества, он в письмах, в разговорах по телефону и при встрече восстанавливал тонус и темп жизни. Только заслышав голос, он радостно восклицал: «Мих. Мих! Откуда?!» И всякое горе отступало уже только от этого.

Изменились многие стороны общественной жизни.

В последние годы наука заметно подверглась коммерции. Это следствие не только бескормицы. Да, теперь без западных спонсоров конгресс не проведешь, журнала не издашь, за рубеж не съездишь. Тактика выживания современной российской науки требует этого и многое прощает. Кто-то ведь должен это делать… Но годы идут, и из средства эта тактика (и практика) становится целью. Очередной конгресс пульмонологов проходил в Москве, в бывшей Академии общественных наук. В течение четырех дней вокруг высокого, прекрасно исполненного бюста В. И. Ленина, облепленного десятками палаток я офисов различных зарубежных фармацевтических фирм, шла бойкая торговля. Менеджеры-профессора в качестве дилеров или «жучков» составляли своеобразный колорит. На фоне громадного лба Ленина возникала овеществленная иллюзия нэпа. Это бы ладно – Ленин это переживет. Но не высока ли цена перерождения?!

На прилавках повсюду книжка в двух томах «Неизвестный Ленин». Автор – Волкогонов. Писал-писал полжизни и статьи о вождях Октябрьской революции, доклады для самых первых, вернее ленинца не было, а оказался прокурором от буржуазии. Набросился Волкогонов, откормленный рабочим классом, сначала на Сталина, теперь на Ленина. Обслуживал один режим, теперь обслуживает другой. Смаковал даже снимки больного Ленина. Перенес их на суперобложку книги, изданной миллионным тиражом. Очень исхудавшее лицо, безумные глаза. Гуманно ли тиражировать лицо парализованного в доказательство того, что паралитик был злодеем, судя по его виду. И это о гении! Нормальному человеку это кощунство в голову бы не пришло. На него оказался способным только выкормыш ЦК КПСС.

Я не захотел даже в руки брать эту книгу. А ведь интеллигенция, падкая на сенсации, мелкобуржуазная в своей сути, охотно клюет на эту пакость, вспыхивая, как хворост, в своем негодовании за «бесцельно прожитые годы» при Советской власти среди «совков с их идейным вождем». Великих людей всегда окружала свора кликуш.

Я беседовал с Е. В. об этом авторе. Е. В. Высказал мысль, что, несмотря на антисоветскую сущность книг Волкогонова, есть смысл все же прочесть их. «Суждение о ком или о чем-либо должно быть, по возможности, всесторонним! Это не изменяет позиции, но делает ее более точной, более объективной. Эмоции неизбежны, но они не должны руководить мышлением». Ему не всегда нравилась моя непримиримость, а меня не всегда устраивало его стремление к объективности.

И все же какое счастье, что все последние годы, так же как раньше, рядом со мной был мой Учитель!

Хорошо было расти под его руководством. Он заботился, поощрял, поддерживал, сердился, если падала результативность, и всячески поднимал жизненный тонус… Все мы состоим из наших учителей. Изменить себе – значит изменить Учителю. Надо держаться и не спешить на посадку.

И в эти годы, как правило, не вдаваясь в политический анализ, не откликаясь на мои «политические страдания» впрямую, он постоянно напоминал о важности сохранения профессиональной, в том числе научной, высоты, продолжения интересной работы с больными – как самой продуктивной формы сопротивления происходящему развалу здравоохранения и науки в стране. Это оружие нам ближе, как бы говорил он, пользуясь им, мы наиболее эффективно можем что-то делать для Родины. И сделано было немало. И им – тоже.