Николай Смирнов - Золотой Плес

- Желаю-с благополучно здравствовать!

По дороге встретили Альбицкого - он шел из училища, нес стопку тетрадей, позванивал тростью по крепкой, латунной земле.

- А я, господа, хотел было заглянуть к вам, принести мои самые лучшие пожелания в дорогу...

- Спасибо, спасибо, Петр Иванович.

Он посмотрел на них просто и ласково:

- Счастливцы... Москва, центр науки и искусства, круг передовых людей... - Потом, улыбнувшись, продолжал с той же простодушной ласковостью: - Ну, ничего, можно жить и здесь. Буду трудиться на ниве народной, охотиться - не сегодня завтра наступит охотничий праздник, пороша, - сяду за исследование об охоте в Костромской губернии. - Он помедлил и добавил с гордостью: - На днях гонорар прислали из редакции «Природы и охоты». Поощряют.

Прощаясь, Петр Иванович сказал Исааку Ильичу:

- Прошу по-охотничьи приветствовать господина Степанова - люблю его картины.

- Вот и закончена наша летняя эпопея, - печально улыбнулась Софья Петровна, когда они остались одни. - Теперь домой: пообедаем, напьемся чаю, проводим Лену - и на пароход. Прощай, милый Плес!

Все было кончено, все было приготовлено: под кроватью стоял набитый чемодан, в шкафу лежал сверток, на стене, за занавеской, висела старомодная шуба.

Елена Григорьевна, опять страшно усталая, желала теперь только одного - скорейшего разрешения всех этих хлопот, всего этого страстного напряжения.

И вот по-вчерашнему слабо зазвенело окно. Она, быстро накинув платок, бесшумно метнулась в коридор. Было тихо: свекровь и золовка молились в молельной, жаркой от свеч, суровой от старинных икон в венцах и окладах, прислуга - молодая девка и старуха - уже спала. Елена Григорьевна взяла чемодан и с нестерпимо бьющимся сердцем стала спускаться, ступенька за ступенькой, по парадной лестнице. Ямщик, двигавшийся совершенно беззвучно, быстро унес чемодан в темноту. Потом она вынесла сверток, вбежала в комнату, надела шубу, закуталась платком, шалью, погасила лампу и в последний раз оглядела свое бесприютное жилище, грустно озаренное лампадкой. Она перекрестилась, поклонилась земным поклоном и, не задерживаясь, не раздумывая, быстро вышла из дома. Ветер отшумел, успокоился, остро пахло инеем, крепким холодом Волги. Софья Петровна нежно подбадривала беглянку. Исаак Ильич тоже говорил что-то ласковое.

Приглушенно свистнул в стороне ямщик, брякнули сбруей нетерпеливые лошади. Елена Григорьевна села в возок, - закуталась бараньим ямщицким тулупом, ямщик весело, с тем же приглушенным ухарством, гикнул, лошади рванулись, понеслись вскачь, и по лесу вперебой зачастил грохот колес.

- Эпилог романа, - сказала Софья Петровна.

- Вероятно, только начало.

- Может быть, и так, но дело, во всяком случае, сделано.

Они быстро, молча пошли к себе.

- Через два часа будет пароход, - сказал, встречая их, Ефим Корнилыч. - Только что был на пристани.

На прощанье хозяин принес мешочек с яблоками.

- И не думайте отказываться - крепко обидите нас со старухой. Яблоки отборные, одно к одному, таких и в Москве не сыщете. А ежели на лето опять пожалуете, приезжайте как домой. Весной перед домом сирень цветет, соловьи поют по овражкам.

- Ну, дай бог, дай бог, - растроганно шептала старуха, крестясь на образ.

До чего же скучна и одинока поздней осенью захолустная волжская пристань - «каюта для пассажиров», где горько дымит железная печка; уходящая в звезды мачта; шумящая по борту волна, которую уже покрывает тончайшая наледь!

Исаак Ильич подошел к борту, оглянул темный простор, прислушался к быстрому всплеску лодочных весел. Лодка плыла к пристани. Скоро она стукнулась о берег, послышались торопливые шаги по сходням - на пристани показался Иван Федорович. Он был в охотничьей поддевке, с кинжалом у пояса, в высокой, откинутой на затылок казацкой папахе.

- Ну, слава богу, застал! - сказал он радостно. - Я прямо с охоты, черт занес в дремучие ломковские леса, собака увязалась за лисицей, - только недавно вернулся.

- А лисицу взяли? - с оживлением спросил Левитан.

- Взял. Первосортная огневка!

Вышла Софья Петровна в шляпе с вуалью, в живописной жакетке.

- А, Иван Федорович! - сказала она, дружески протягивая руку. - Как это мило и трогательно, что вы приехали проводить нас в такой поздний час.

- Помилуйте, Софья Петровна, да если бы я не приехал, я бы целый год не знал покоя.

Исаак Ильич достал из кармана пальто два заранее приготовленных этюда, написанных на гладких, отполированных дощечках.