Антонелла Чиленто - Неаполь чудный мой

– Хлеееба, хлеееба! – кричит он.

Вот уже несколько лет он не показывается, а прежде обживал фуникулеры, особенно часто промышлял на площади Аугустео, но видеть его можно было и на площади Дель-Джезу, перед Сан-Лоренцо-Маджоре и на площади Данте. С протянутой рукой выпрашивая хлеб, он преследовал свою жертву до площади Триесте-е-Тренто, где сегодня звучат джембе [73] и польские скрипки.

Согласно легенде, бытующей в нашем метро, Хлеба-хлеба не то разбогател, не то всегда был богат и продолжал заниматься своим ремеслом исключительно из жадности, либо болезнь у него просто такая была – просить милостыню, а нынче он на Мальдивах, ну, или, по крайней мере, живет в Марчанизе, в особняке с парком, параболической антенной и автоматическими воротами.

Звук, которым сопровождается выход из вагона, остается с вами надолго: вот я еду вверх, мне семь лет – вот я еду вниз, мне тридцать пять.

Девочка сует мне в руку какую-то листовку, поднимается ветер, и я слышу за спиной свисток: отправляется очередной, энный по счету, фуникулер – последнего не будет никогда.

Такси отлично подходит в качестве транспортного средства, чтобы изучать воздушные пути Неаполя.

Можно прислониться головой к окну и рассматривать вершины пальм, следить за движением облаков по небу, разглядывать верхние этажи старинных домов, балконы, окна, любоваться панорамой. Такси – это дорога ангелов: оно едет по мостовой, но показывает нам высь, возвышенное, иной раз одновременно демонстрируя комичное и невозможное.

Рассуждения о погоде – лучший способ начать беседу: за долгие годы я столько их наслушалась, от причудливых до предрассудочных, от ругательств до проклятий. Они звучат ровно столько времени, сколько нужно, чтобы преодолеть барьер в общении на протяжении первых нескольких километров. Если пробка и дождь – стало быть, дождь виноват в том, что Неаполь рушится и сточные воды вот-вот хлынут наружу; если на дворе душное лето – значит, именно из-за жары совершенно невозможно вести машину, а стояние в пробке так выматывает. Количество капель на пальто таксиста или пассажира часто служит началом беседы, завязкой для разговора. В неаполитанском такси болтовня имеет большое значение.

По достижении пункта назначения водитель и пассажир прощаются, желая всего самого лучшего семьям друг друга, всех благ детям, а также надеясь – небезосновательно – снова когда-нибудь совершить совместную поездку.

Несомненно, у неаполитанских таксистов своя философия города, и столь же верно, что они его не очень-то жалуют. Некоторые рассказывают о том, как на них нападали в уединенных и малолюдных районах Неаполя: кражи, грабежи, засады, просто не заплатили – это наиболее благоприятный вариант развития событий.

Один словоохотливый таксист рассказывает мне, как возил матерей задержанных в Поджореале.

– Они всегда везут с собой какие-то свертки со съестным: артишоками, сосисками, курятиной, пармезаном, баклажанами… И машина всем этим пропахивает…

Матери, едущие на свидание с детьми, недавно попавшими под стражу, не только везут с собой огромные запасы продовольствия, но и рассказывают историю задержания: почти всегда сыновья ни в чем не виноваты. Их сбили с толку, обманули. Какой-то синьор, проходя мимо, попросил некоторое время подержать пакет, а потом вошел в дом и исчез там. Тут явилась полиция и захотела посмотреть, что находится в пакете, – оказалось, что наркотики.

– Но мне его оставил тот человек, он поднялся в дом! – протестует невиновный.

И мать плачет.

– Они никогда ни в чем не виноваты…

Сцена повторяется из раза в раз, до тех пор пока однажды таксист не решает предвосхитить слова очередной матери и высказывается:

– Разумеется, синьора, ваш сын не виноват…

На что синьора с холодным презрением заявляет:

– Этот прохиндей? Надеюсь, его надолго посадят… Кусок дерьма! Он у меня деньги воровал!

Я помню один превосходный рассказ Мими Реа, “Извоз”, в котором повествуется о том, как в городе после войны появились такси, в результате чего разорилось большинство неаполитанских извозчиков и их семей. Главный герой, Скуотолоантонио, сын Скуотолорокко, относился к этим холодным и шумным средствам передвижения с некоторым снобизмом, унаследованным от высокородных господ, на которых работало несколько поколений его семьи и которые владели собственным экипажем.

Сегодня, спустя полвека, не лишним будет рассказать о том, как изменилась функция такси в этом городе, где изначально использование машин предусматривалось лишь в случаях крайней необходимости: для срочной доставки в больницу, когда случилась какая-нибудь беда или приходилось ехать в дальние края и везти кучу багажа на станцию.