Константин Феоктистов - Зато мы делали ракеты. Воспоминания и размышления космонавта-исследователя

Так что с тех пор у меня остались сомнения в том, чем же была предоставленная мне возможность подготовки к полету — премией за работу над «Востоком» или способом устранения строптивого проектанта от работы над однопусковой схемой экспедиции на Луну. Версия с премией выглядела, естественно, более привлекательной, но от этого не становилась убедительнее.

Подготовка наша началась с 10 июня, за четыре месяца до старта. Экипаж формировался не сразу. Готовились поначалу два временных экипажа. В моем экипаже, вернее группе, было первоначально четыре человека: Владимир Комаров, командир; Василий Лазарев (летчик, имевший еще одно образование — врача), Сорокин (врач из ЦПК) и я. Другой экипаж состоял из командира Бориса Волынова, врача Бориса Егорова и инженера Георгия Катыса (кажется, из Института автоматики и телемеханики Академии наук). Со временем обнаружилось стремление ВВС не допускать к полету ни меня, ни Катыса.

Почему Каманин и ВВС воевали против Катыса и Феоктистова? В лоб этот вопрос не ставился, но сомнений у меня на этот счет не было, они пытались сохранить монополию на космические полеты за представителями ВВС. Кроме нас с Катысом, остальные пятеро из группы подготовки были военные, офицеры ВВС. Даже Егоров был военным врачом, еще недавно работавшим в военном авиационном медицинском институте. Сама попытка сохранить эту монополию говорила об уровне мышления и о чисто ведомственных интересах, которые преследовала команда тогдашнего ВВС, в целях отнюдь не высоких.

Катыс, рыжеватый, длинный парень, мой главный конкурент, человек интеллигентный, с чувством юмора. У нас были нормальные отношения. Когда я увидел его и узнал, откуда он, внутри шевельнулось возмущение: «А ты-то здесь при чем?» Потом понял, что это наверняка С.П., превращая место инженера в товар, предложил Келдышу кого-нибудь выделить от АН («Каков?!» — обозлился я). Ну, Катыс, естественно, как и любой на его месте, не отказался от заманчивого предложения.

Начали они с Катыса и как-то ненавязчиво к концу лета «укатали» его. Он мне рассказывал, что его приглашали в партком Центра подготовки (или политотдел?) и задавали ему «коварные» вопросы: «Почему Вы не в партии?», «Не собираетесь ли вступать в партию?» Катыс был в панике и советовался: что делать? вступать? С одной стороны, и лицо не хотелось терять, а с другой — «ведь не пустят?» Ну что я мог посоветовать: «Держись!»? Но ведь действительно не пустят! Каждый порядочный человек рано или поздно проходил через это испытание, через этот выбор: карьера или сохранение собственного достоинства.

Один из старых моих друзей, Юрий Карпов, тоже советовался со мной по этому поводу: «Что делать? Не пускают дальше — беспартийный». Надо сказать, что оказался он все-таки твердым человеком: не вступил. И дальше начальника отдела не пошел, что было и несправедливо, и нелепо. Он был талантливый инженер и умел прекрасно организовать работу, руководитель от бога. Но думаю, что не пускали его дальше, главным образом, потому, что был он человек твердый и независимый. В данном случае, скорее всего, его беспартийность оказалась удобным предлогом, чтобы придержать независимого человека. Всякое начальство в принципе не против способных людей, но при одном условии — они должны быть послушными.

Но вернемся к лету 1964 года. «Да, — думал я, — а меня в политотдел не приглашали!» Впрочем, это Катыс навел меня на подобные мысли, задав вопрос: «А с вами такой разговор вели?» Я ответил: «Нет». Он посмотрел на меня с сочувствием: не котируется!

Много позже, уже после полета, я узнал, что и меня тоже якобы прощупывали на эту тему. Один из моих коллег рассказал, что именно он «зондировал» меня как будто в случайном разговоре. И удовлетворенный ответами, «доложил» по инстанции свое вполне положительное заключение.

Кажется, Катыс тогда так и не подал заявление. Но «зажали» его на другом. Уже после моего полета Катыс рассказывал, что они высосали из пальца какие-то анкетные данные, якобы бросающие тень на его происхождение, которые при проверке оказались липовыми. Но проверка была уже после полета.

Ну а на меня решили напасть из-за язвы. По-видимому, Королев заметил эти маневры, да и я не сидел сложа руки. Когда услышал сочувственные «медицинские» разговоры в ЦПК, обратился к В. Н. Правецкому (тогда начальнику главка в Министерстве здравоохранения, который занимался нашими делами). А. И. Бурназян и Правецкий дали положительное заключение по моему здоровью.