Рене Кастр - Мирабо - Несвершившаяся судьба

Остальная его «продукция» иного качества. Можно еще вспомнить труд из области музыкальной критики «Читатель озаглавит его сам», под которым подписался бы сам Дидро, и шуточную сказку «Парапилла», имевшую в свое время большой успех. Всё остальное — макулатура непристойного содержания, о которой даже не стоит упоминать.

Любовный роман близился к завершению. Это были последние дни, когда Софи сияла от счастья. О приближении катастрофы она не догадывалась. «Благовоспитанная и жившая в достатке, — писал Мирабо, — никогда она не была так весела, так мужественна, так внимательна, так ровна и так нежна, как в бедности». И признается с умилением: «Мы так любили нашу кровать».

Циники порой умиляются над своей прошедшей любовью; это трогательное чувство, возможно, угасло бы само собой от привычки и скуки, если бы ничто ему не мешало. Во всяком случае, новое обстоятельство должно было обратить его в драму. Софи никогда не согласилась бы на разрыв, так как была беременна; она мечтала об этом ребенке, который был бы одновременно ею и Габриэлем.

Во что превратилась бы жизнь любовников, если бы ребенок родился на чужбине? Заполнило ли бы долгожданное существо пустоту в сердце Мирабо, разлученного с сыном, который остался, всеми брошенный, в Маноске?

Пустые вопросы! Враги были начеку; они изощрялись в утонченной мести тем, кто надеялся выковать свою судьбу вне предрассудков и смел смеяться над консервативными законами лицемерия…

Открыв свое гражданское положение книготорговцу Рею, Мирабо совершил один из страшно наивных поступков, столь свойственных гениям. Автора «Опыта о деспотизме» почти никто не знал. Ни его стиль, ни его идеи еще недостаточно отпечатались в умах, чтобы их можно было распознать в другом сочинении. Никто не узнал бы наверняка Мирабо в Сен-Матье, подписавшем «Обращение к гессенцам». Стоило поступиться собственным честолюбием и затаиться, пока не улягутся страсти. Сообщив книготорговцу Фошу свой новый адрес и псевдоним, Мирабо погубил себя, а главное — погубил Софи.

Длинный язык невшательского книготорговца (не исключено, что это был донос) быстро навели маркиза де Монье на след. Когда старик узнал, где скрывается изменница, он задался целью во что бы то ни стало вернуть ее домой. Сначала он послал к ней верного слугу Лесажа, чтобы сделать ободряющие предложения и передать немного денег. «Я и слушать его не пожелала, — пишет Софи, — господин де Монье поставил своим условием, чтобы я оставила Габриэля». Этот отказ, сделанный в первые дни 1777 года, был чреват тяжелыми последствиями.

В совершенном смятении, господин де Монье примирился с дочерью и зятем Вальдаоном; те увидели в происшествии прекрасный способ отстоять собственные интересы. Они обратились с суд с целью лишить мачеху наследства, пользуясь тем, что репутация ее подорвана. Рюффе как оскорбленные родственники и представители правосудия поддержали зятя. Законники обычно считают судебный процесс гуманным решением. Вот только в семействе Софи выгода была превыше нравственных соображений; Рюффе изыскивали способ всё-таки передать состояние Монье своей дочери, с легкостью принесенной в жертву похоти семидесятилетнего старца. Эти противоречивые намерения привели к заключению тайного соглашения между Рюффе и Вальдаонами.

Впоследствии к ним на помощь пришел маркиз де Мирабо, чтобы поквитаться за собственные обиды. Маркиз де Монье начал процесс. На графа де Мирабо была подана жалоба, обвинявшая его в похищении, супружеской измене и соблазнении. Чтобы оградить себя от преследований, Мирабо запросил иностранное гражданство, обещанное ему масонами, как только он приедет в Амстердам. Его просьбу удовлетворили, но не бесплатно. Обычно осторожный, он на этот раз согласился пробить огромную брешь в своем бюджете, чтобы обеспечить себе безопасность.

Дело шло своим чередом: 10 мая 1777 года суд заочно вынес решение, и граф де Мирабо, уличенный в похищении и соблазнении, был приговорен к отсечению головы. Приговор подлежал немедленному исполнению «на изображении» (за отсутствием оригинала); с осужденного также взимался штраф и еще сорок тысяч ливров в возмещение ущерба маркизу де Монье.

Что до Софи, то ее приговорили к пожизненному заключению в женском приюте в Безансоне. Ее должны были остричь наголо и заклеймить как проститутку, лишить всех прав и прочих выгод, оговоренных брачным договором; ее приданое передавалось мужу — последнее выходило за рамки намерений и интересов Рюффе.