Леонид Видгоф - «Но люблю мою курву-Москву». Осип Мандельштам - поэт и город

У нашей святой молодежи

Хорошие песни в крови —

На баюшки-баю похожи

И баю борьбу объяви.

И я за собой примечаю

И что-то такое пою:

Колхозного бая качаю,

Кулацкого пая пою.

Из комментария Н. Мандельштам к этому стихотворению: «Он сам смеялся над этими стихами: смотри, перепутал – колхозный бай и кулацкий пай… <���…> Оба восьмистишия… [543] отделились от “Квартиры”…» [544] . (В рамках кампании по конфискации имущества у кулаков они исключались из кооперативных организаций, а их паи и вклады в кооперативах передавались в фонд коллективизации.)

Несомненно, баюканье и воспитание «палачей» из «Квартиры…» перекликается с более ранней «Четвертой прозой»:

«Мальчик, в козловых сапожках, в плисовой поддевочке, напомаженный, с зачесанными височками, стоит в окружении мамушек, бабушек, нянюшек, а рядом с ним стоит поваренок или кучеренок – мальчишка из дворни. И вся эта свора сюсюкающих, улюлюкающих и пришепетывающих архангелов наседает на барчука:

– Вдарь, Васенька, вдарь!

Сейчас Васенька вдарит, и старые девы – гнусные жабы – подталкивают барчука и придерживают паршивого кучеренка:

– Вдарь, Васенька, вдарь, а мы покуда чернявого придержим, а мы покуда вокруг попляшем.

Что это? Жанровая картинка по Венецианову? Этюд крепостного живописца?

Нет. Это тренировка вихрастого малютки комсомола под руководством агитмамушек, бабушек, нянюшек (курсив мой. – Л.В.), чтобы он, Васенька, топнул, чтобы он, Васенька, вдарил, а мы покуда чернявого придержим, а мы покуда вокруг попляшем…

– Вдарь, Васенька, вдарь!».

Второе существенное обстоятельство. «Молоток» из мандельштамовского стихотворения имеет несомненную связь с рассуждениями из «Разговора о Данте», прозы Мандельштама, создававшейся в тот же 1933 год, что и «Квартира…».

«Поэтическая речь, или мысль, лишь чрезвычайно условно может быть названа звучащей, потому что мы слышим в ней лишь скрещиванье двух линий, из которых одна, взятая сама по себе, – абсолютно немая, а другая, взятая вне орудийной метаморфозы, лишена всякой значительности и всякого интереса и поддается пересказу, что, на мой взгляд, вернейший признак отсутствия поэзии, ибо там, где обнаружена соизмеримость вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия, так сказать, не ночевала».

«В поэзии важно только исполняющее понимание – отнюдь не пассивное, не воспроизводящее, не пересказывающее. Семантическая удовлетворенность равна чувству исполненного приказа.

Смысловые волны-сигналы исчезают, исполнив свою работу; чем они сильнее, тем уступчивее, тем менее склонны задерживаться.

Иначе неизбежен долбеж, вколачиванье готовых гвоздей (курсив мой. – Л.В.), именуемых культурно-поэтическими образами».

Зарифмованные гражданственные прописи Некрасова – это и есть «вколачиванье готовых гвоздей». Отметим, что если связь некрасовского «молотка» из «Квартиры» и «истории с гвоздями на запятках» предположительна (хотя вполне вероятна), то перекличка выше процитированного места из «Разговора о Данте» со стихотворением Мандельштама несомненна. Нельзя не обратить внимания и на то, что мандельштамовские слова о стихах, где «поэзия… не ночевала» – цитата из письма И.С. Тургенева, в котором эта характеристика относится именно к Некрасову: «…Г-н Некрасов – поэт с натугой и штучками; пробовал я на днях перечесть его собрание стихотворений… Нет! Поэзия и не ночевала тут – и бросил я в угол это жеваное папье-маше с поливкой из острой водки» [545] . Нам представляется, что, отталкиваясь от «эпизода с гвоздями», Мандельштам, сохраняя мотив лицемерия, осложнил образ – уподобил сами зарифмованные проповеди Некрасова гвоздям: ходячие истины общей морали, банальные ее сентенции, вроде того, что «приспособленчество и лицемерие – это плохо» подобны стандартным одинаковым гвоздям. Это формулы безличной нравственности, годные на все случаи жизни и не имеющие отношения к подлинной поэзии (что не отменяет справедливости такого рода высказываний). И эта составляющая смысла также «в свернутом виде» заключена в словах о молотке Некрасова из «Квартиры…». Можно предположить также, что в создании формулы неподлинной поэзии – «вколачиванье готовых гвоздей» – мог сыграть роль и библейский текст: «Слова мудрых – как иглы и как вбитые гвозди, и составители их – от единого пастыря» (Книга Екклезиаста или проповедника, 12:11.) В таком случае упоминание о молотке, репрезентирующем «мудрость» обличений и призывов Некрасова, окрашивается дополнительной иронией.