Эрих Гимпель - Шпион для Германии

Шпионы молчат, я же буду говорить.

С этой службой я распрощался — и навсегда…

Зимний благотворительный бал прошел в начищенной до блеска немецкой школе в Лиме. На нем присутствовал почти весь дипломатический корпус. Задыхаясь от жары, все старались внести свою лепту в то, чтобы в Германии никто не мерз.

Присутствовавшие много танцевали под музыку в самых различных ритмах, в том числе и джазовых. Высокопоставленные гости позволяли себе лишь слегка пригубить вино. В перерыве между танцами я пробился к буфету, увидев там мисс Текстер, в желтом вечернем платье.

Я оказался рядом с ней. Она была высокого роста, стройная, с живыми зелеными глазами, смотревшими беспечно на мир. Мы улыбнулись друг другу, У нее, как и у меня, в руках была тарелка с яствами. Кивнув в сторону зала, девушка поставила ее на столик.

— А они разыграли неплохую пантомиму, не правда ли? — сказала Эвелин Текстер на чистом оксфордском английском языке. — Вы, случайно, не из благотворительного общества?

— Нет.

И я представился ей. Мы вышли вдвоем на террасу. Очередной танец только что закончился. Я продолжал держать в руке бокал.

Заметив это, она взяла его из моих пальцев и отставила в сторону.

— Что я могу для вас сделать? — спросила меня Эвелин.

— О, — ответил я, — не прогуляться ли нам по берегу моря?.. Вы ведь меня не боитесь?

— Блондинов я никогда не боюсь, — сказала она. — Они обычно не слишком темпераментны.

Вот так мы и беседовали, не слишком заботясь о том, чтобы наша речь звучала исключительно чинно и благородно, без всяких фривольностей. Мы оба были тогда так еще молоды. И жизнь моя, вероятно, сложилась бы совсем по-иному, не будь этого Грингера.

Через три дня я получил приглашение от отца Эвелин, мистера Текстера, директора англо-американской судоходной компании.

И с тех пор я зачастил к Текстерам, совсем было позабыв о своем задании. Постепенно я стал чуть ли не членом их семьи без всяких с моей стороны обязательств. Эвелин и я флиртовали друг с другом то с большим, то с меньшим успехом. Жизнь для нас обоих была слишком беззаботной, чтобы воспринимать ее всерьез. Я учился не только говорить по-английски, полностью утратив свой немецкий акцент, но и думать и даже поступать, как англичанин. Нисколько об этом не догадываясь, я заложил в семье Текстер основы своей карьеры, приведшей меня в ад.

Разразилась война. Дело приняло столь серьезный оборот, что стало уже, как говорится, не до шуток. Теперь, когда немцы и англичане встречались в каком-либо баре, почти всегда происходили потасовки. Война, ведшаяся на полях сражений, перекидывалась и на танцевальные площадки. Прежние друзья уже не узнавали друг друга. Конечно, были и исключения, к которым относились Текстеры. Я по-прежнему оставался другом семьи, — правда, фальшивым…

У меня в спальной комнате стоял коротковолновый передатчик. Мои сообщения принимались в Чили, откуда их сразу же передавали на немецкие подводные лодки. Матросы, с которыми я бражничал в порту, могли через несколько дней подвергнуться в открытом море нападению со стороны моих соотечественников, действовавших по моей наводке.

Вся немецкая колония была настроена на победу, и я не являл собой исключения. В волнах патриотического угара тонули любые сомнения. Вермахт вторгся в Польшу! Пала Франция! Немецкая колония отмечала эти победы с темпераментом южан.

Ключ передатчика отбивал азбукой Морзе все новые и новые сообщения.

Постепенно я научился отличать важное от второстепенного. И к тому же я прекрасно разбирался не только в транспортных, но и в боевых кораблях, информируя своих о любых передвижениях военного флота союзников. Матросы в барах принимали меня за американца и посему развязывали в моем присутствии языки от выпитого, забывая о наставлениях по сохранению военной тайны.

Немецкое торговое судно, которым командовал капитан Шульц, было застигнуто началом военных действий в открытом море. На борту «Лейпцига» находились автомашины и холодильники. Капитан принял решение скрыться в порту Гуаякиль в Эквадоре. Там экипаж пополнил запасы продовольствия и воды. Естественно, местоположение судна сразу же стало известно англичанам. Поэтому в одну из темных ночей «Лейпциг» внезапно покинул Эквадор, взяв курс на Перу. На его перехват вышел крейсер «Диспеч». «Лейпциг» шел с севера, «Диспеч» — с юга. Оба корабля находились примерно на равном удалении от Лимы.