Татьяна Тарасова - Красавица и чудовище

Этим счастьем он был обязан только одному человеку — маме.

Мама обожает Володю, не пропускает в Москве ни одного его концерта, они дружны с Илей. Обе они мне докладывают о всех событиях в семье, а я решаю, что делать. В какой-то момент незаметно ответственность перешла с мамы на меня. Это случилось не сразу, но в один прекрасный день обе мамы спросили у меня, что делать. Я больше кручусь в мире, может быть, понимаю его как-то по-другому. Они не видят в нем зла — неисправимые оптимистки. Я с детства росла самостоятельная, я всегда принимала решения сама, я же рано начала работать тренером. А когда тебе девятнадцать, и ты уже отвечаешь за чужие судьбы, то должна вдвойне ответственно подходить к своему делу, ибо родители доверили тебе своих детей. Наверное, поэтому я быстро повзрослела. Я всегда сама знала, как мне поступить.

В начале мая 1998 года, спустя пару месяцев после Нагано, я в Ганновере, в кругу семьи, приходила в себя после разрыва с Илюшей. Разговаривала, жила неторопливо, стала надиктовывать первые главы этой книги. Я находилась в непростом положении, было над чем подумать. Я все чаще приходила к мысли, что не собираюсь продолжать в столь интенсивной степени свою трудовую деятельность. Думала, отдохну, огляжусь, может быть, детей тренировать начну или еще что-нибудь придумаю. И хотя не очень-то я и задаюсь, но не было у меня сомнений в своей востребованности. Пусть тренеров хватает, зато не много тех, к кому спортсмен может обратиться с таким специфическим вопросом, что надо сделать, чтобы стать олимпийским чемпионом? Ни больше ни меньше. Таких специалистов — раз, два и обчелся. Мы — штучный товар.

Я знала, что рано или поздно, но кто-то обязательно объявится. Безработной я никогда не была, да и в тот момент у меня уже тренировалась итальянская танцевальная пара. Но тем не менее я собиралась славно отдохнуть летом. У меня намечались чудесные планы — привести себя морально и физически в порядок. Перво-наперво — во что бы то ни стало похудеть. А это становится реальным только в том случае, если есть время на себя. Но в один прекрасный день, когда я рассказывала диктофону то ли про чудачества Паши, то ли про мою работу с Торвилл и Дином, плавное течение воспоминаний прервал телефонный звонок. Звонил мне Леша Ягудин. Звонил из тура: «Татьяна Анатольевна, возьмите меня к себе!» Я спросила, почему он собирается таким безобразным образом уйти от Алексея Николаевича Мишина, только что выиграв чемпионат мира? Леша ответил: «Я не собирался уходить от Алексея Николаевича, я его очень люблю и считаю его своим единственным учителем, даже больше — отцом. Но сейчас наши взаимоотношения, можно сказать, разорваны. Алексей Николаевич любит Плющенко и Урманова, а меня почти не замечает. Помогите мне, у вас же сейчас никого нет. Я вас не огорчу, буду много тренироваться, буду стараться…» Имея уже собственный печальный опыт, я поинтересовалась, рассчитался ли он с тренером и поговорил ли с ним. Он сказал, что финансовых проблем у них нет и Алексея Николаевича он уже предупредил об уходе. Я его спросила, как же он мог его предупреждать до разговора со мной. Тут Леша меня сразил: «Это было бы нечестно, — сказал он, — если бы я сначала с кем-то договорился, а потом объявил о своем уходе». До этого дня я не слышала, чтобы кто-то из спортсменов задумывался о том, честно ли это или не честно. Всегда начинают с того, что тайком договариваются с новым тренером. Осуждать ребят не хочу, для каждого из них смена тренера — безумно трудный и очень ответственный поступок. Я подвела черту под нашим разговором: «Леша, я не могу тебе ничего обещать, перезвони через неделю». Он меня разочарованно переспрашивает: «Через неделю?», я твердо: «Да, через неделю, не раньше». На неделю он остался уже без Алексея Николаевича, но еще и без меня. Наверное, его тоже посетили тяжелые минуты раздумья, он же сидел на фоне природы чужой страны, совершенно один. Я понимала, что такое уйти от Мишина. Алексей Николаевич потрясающе работает со своими учениками, и лично я могу только высказать всяческое уважение к его работе. Хотя у меня с ним и был инцидент, я рассказывала об этом, как от меня и Кулика утаили, что Урманов снимается с соревнований. Даже если такое решение расценивать как хитрую тактику, все равно это стыдно, поскольку подобный маневр происходил в своей собственной команде, защищающей честь страны на мировой арене. Не могу сказать, чтобы после того случая я испытывала перед Мишиным какие-то, даже самые мизерные, моральные обязательства. Вот учеников Москвиной, если бы она меня сама об этом не попросила, никогда бы не взяла. Никогда. В каком бы контексте это ни происходило.