Николай Сченснович - Записки актера и партизана

Во главе юденрата оказался Илья Ефимович Мушкин, сыгравший в мрачной истории минского гетто светлую роль. Он окончил финансовый институт и работал до войны преподавателем в торговой школе. К обязанностям председателя отнесся серьезно. Он энергично принялся за дело, и вскоре были открыты две больницы, детский и инвалидный дом, две аптеки, хлебопекарня, столовая. Работали также дезинфекционная камера и санитарный отдел, строго следивший за санитарным состоянием жилья и всей территории.

В Минской городской управе существовал отдел по делам гетто, и еврейскому комитету отпускались определенные суммы денег и немного муки. Хлеба, выдаваемого по карточкам, не хватало даже на полуголодное существование. Столовая могла прокормить лишь самое минимальное количество голодающих. При таком положении население само должно было заботиться о своем пропитании. Началась меновая торговля.

Спекуляции научили немцы. Сразу после прихода регулярных войск на базарах появились всевозможные товары, выбрасываемые на рынок немцами-железнодорожниками, - сахарин, немецкие сигареты, мыло, похожее на кирпич, разные побрякушки. Сами же немцы искали натуральную кожу и особенно набрасывались на яйца и сало. Цены все время ползли вверх. На всех базарах образовывались "толкучки", где продавали и меняли все. Но вскоре немцам оккупационные власти вход на базары запретили. Тогда они стали действовать через знакомых спекулянтов.

В гетто образовался такой же "толчок". Тут комбинации были сложнее. Продукты евреи могли приобретать только через людей, которые находились вне лагеря, и через них же продавать и обменивать вещи. Пробовали торговать у проволоки, но это сразу же было запрещено, а неподчинявшихся убивали на месте.

Незначительная часть населения, сохранившая свои вещи, первое время могла кое-как питаться. Большинство же голодало.

Внутренний распорядок в гетто потребовал организации других отделов при комитете. Главным стал отдел труда. Заведующим назначили Рудицера, оставившего о себе, как и Мушкин, добрую память.

Сразу же в отдел труда начали поступать от разных немецких учреждений требования на рабочую силу. Регистрация и отправка людей создавали много хлопот.

В первые дни люди уходили на работу самостоятельно, имея удостоверение с указанием учреждения, куда он направляется. В это время с таким направлением приходил в театр и Михаил Абрамович Зорев, и мы от него узнавали, что творилось в гетто.

Но скоро все переменилось. Свободное хождение евреям по городу запретили. Вышел приказ формировать специальные рабочие колонны и отправлять их на работу с провожатым немцем. Провожатый получал евреев по списку, уводил и приводил их обратно в гетто и тоже сдавал по списку.

Все старались попасть на более или менее сносную работу. При Рудицере эти вопросы улаживались. Он устанавливал очередь и занятого сегодня на тяжелой работе завтра назначал на более легкую.

Но вскоре вместо Рудицера назначили Ришельевского. Положение резко изменилось. Нервный Ришельевский не мог спокойно разговаривать с надоедавшими просителями. Он выгонял их из кабинета.

Для поддержания порядка в гетто была создана еврейская полиция из 50 человек. Полиция делилась на оперативную, занимавшуюся обысками и арестами, комитетскую, охранявшую юденрат, и постовую, несшую охранную службу на улицах гетто.

Начальником полиции назначили Серебрянского, заместителем - Розенблата, бывшего варшавского вора, приехавшего в Минск вместе с немцами. Это был пьяница, развратник, беспринципный человек, доносчик, способный совершить любую подлость. Он пользовался полной безнаказанностью во всех своих грязных делах.

Попал в гетто и бывший директор Минского цирка Стукалин. Жена его, русская по национальности, не оставила мужа. С ними была и дочь Марта. Сын их, по паспорту русский, работал в балетной группе оперного театра, был хорошим танцором, требовательным балетмейстером и пользовался в коллективе заслуженным авторитетом. Он устроился на жительство в другом конце города и с родителями не встречался из-за боязни, что кто-либо из предателей может увидеть их вместе и выдать немцам. Отец, понимая это, не требовал встреч.

В гетто Стукалин устроился в тесной комнате, забрав с собой только самое необходимое, а более громоздкие вещи и мебель оставил на сохранность вновь вселившимся людям. Жена и дочь ходили на старую квартиру и при помощи друзей понемногу обменивали свое имущество на продукты.