А что же его ближайшие друзья, кого он знал с самой зари партийных дней и чьим суждениям доверял, и — что не менее, а то и более важно — их ехидные, честолюбивые жены думали о Еве Браун? Ей было двадцать три года — в таком возрасте девушка еще не обременена заботами и ответственностью. Но она обладала прекрасными манерами, хорошо выглядела, изо всех сил старалась проявлять дружелюбие и умела держать себя в обществе. Однако ее старания проходили незамеченными. С ней обращались холодно, свысока. Мало кто давал себе труд скрывать, что считает ее дурой: мужчины, возможно, из-за того, что получили от ворот поворот, женщины — из зависти. Большинство высокопоставленных жен терпеть ее не могли, даже мягкая, застенчивая Маргрет Шпеер, хотя впоследствии Маргрет изменила свое мнение. Она, вероятно, ревновала из-за дружбы — немыслимо, чтобы это был роман, — Евы с Альбертом, ее красивым и обаятельным молодым мужем.
Альберт Шпеер был назначен главным архитектором Гитлера в 1934 году, в возрасте двадцати девяти лет. Архитектура является мощным, воздействующим на подсознание средством выражения национальной политики и идеологии, и несостоявшийся архитектор Гитлер понимал это лучше других. Кроме того, он знал, что монументы, стоящие за именем и памятью человека, могут продержаться века, даже тысячелетия, и сам мечтал о такого рода бессмертии. «Его видение мира, который он хотел создать, чтобы увековечить себя, и его идеология были цельными и всеобъемлющими, подобными мировоззрению фараонов». Он выбрал молодого, безвестного Шпеера, чтобы тот строил для него гигантские, армированные бетоном здания, облицованные мрамором и гранитом. Гитлер проводил долгие часы, склонившись над архитектурными проектами и строя грандиозные планы с новым протеже, в ком видел свое alter ego, человека, которым сам хотел бы быть. Шпеер воплощал замыслы Гитлера в тысячах кубометров бездушных монолитов «архитектуры фюрера», ведущего направления в искусстве Третьего рейха. Эти монстры раскрывали одержимую, несгибаемую сущность его покровителя куда лучше, чем он сам полагал.
Шпеер был одним из очень немногих хоть сколько-то порядочных людей в окружении Гитлера (хотя и не таким порядочным, каким пытался представить себя впоследствии). Он всегда вставал на сторону Евы, описывая ее как «очень юную, очень робкую и очень скромную». И объяснял подробнее:
Она во всех отношениях была женщиной, созданной для мужчины. Это подтверждало отношение к ней секретарш и даже моей жены. Они воспринимали Еву, мягко говоря, без энтузиазма. Лично мне и еще нескольким близким к Гитлеру людям она очень нравилась. Забавно, ведь она не кокетничала, понимаете, дело совсем не в этом. Легкомыслие ей было очень даже свойственно, но она все делала с таким чувством, с такой подлинной способностью радоваться жизни. Она ничего не имела против евреев, антисемитизм был ей чужд. Она была простая девушка, а простые люди часто лучше других. <���…> Она была, конечно, очень женственна, удивительно нетребовательна, потихоньку помогала многим людям (об этом даже не знал никто!) и бесконечно заботилась о Гитлере. Такая девушка — отдых для души. И в ее любви к Гитлеру не могло быть никаких сомнений.
Шпеер считал, что «на нее возводили столько клеветы… она была очень славная девочка». Отдых для души… робкая… скромная… застенчивая… рада угодить… нетребовательная… Как-то не похоже на вульгарную, корыстную девицу, готовую предложить интимные услуги в обмен на деньги, власть или положение. Гитта Серени, безжалостная к прихлебателям Гитлера, пришла к заключению:
Она [Ева Браун] была милая и веселая. Она сохраняла жизнерадостность для него, и именно потому эта простая девушка стала так дорога ему. Гитлеру необходим был кто-то, с кем не нужно думать. Она привносила в его жизнь ту составляющую, которая еще была доступна ему в тридцатых, но не после 1941-го. И это, должно быть, имело для него неоценимое значение.
Ева Браун обладала многими достоинствами. Она отличалась лояльностью, и не только по отношению к Гитлеру. Друзья ее ранней юности остались друзьями на всю жизнь. Она переписывалась с одноклассницами, с которыми дружила с семи-восьми лет, и любила навещать их, чтобы поболтать о старых добрых временах. Она никогда не пользовалась своим положением, чтобы помыкать домашней прислугой, и общалась с ней на равных. Анна Плайм подчеркивала, что Ева «не умела быть надменной, и я никогда не слышала от нее не то что оскорбления, но даже упрека. Она ничуть не походила на обычных работодателей, которые не забывают постоянно указывать слугам их место». А Траудль Юнге поделилась впечатлением от их первой встречи: «Меня поразила ее естественность и непринужденность».
Читать дальше