Андрей Жуков - Барон Унгерн. Даурский крестоносец или буддист с мечом

Причиной брака стало желание Унгерна обрести себе тайного союзника (или даже агента) среди китайского военного командования. Как упоминал В. И. Шайдицкий, одним из родственников принцессы был генерал Чжан Куню (существуют также варианты написания «Чжан-куй-у», «Чжан-куй-ю»), являвшийся помощником китайского главнокомандующего в полосе отчуждения КВЖД. По своим политическим убеждениям Чжан Куню был известен как монархист, ярый противник большевизма. Он зарекомендовал себя как друг и доброжелатель атамана Г. М. Семенова еще весной — летом 1918 года. Неожиданная женитьба Унгерна, как предполагает А. С. Кручинин, была благовидным предлогом для легализации денежных выплат высокопоставленному родственнику баронессы. «И тогда неважным уже становится, был ли Чжан Куй-у (так у А. С. Кручинина. — А. Ж.) действительно маньчжуром, близким по крови императорскому дому, и исповедовал ли он монархические убеждения или испытывал страх перед коммунистической угрозой: сопоставление даже изложенных весьма немногочисленных фактов позволяет увидеть здесь обыкновенную «вербовку», — пишет А. Кручинин. Действительно, помощь нового родственника понадобится генералу Унгерну весьма скоро — когда он со своей дивизией выступит в Монголию.

Монголия к этому времени оказалась фактически оккупированной китайскими войсками. Автономия Монголии была упразднена, монголы-министры арестованы, а сам Богдо-гэгэн был фактически заключен под домашний арест в своем «Зеленом» дворце, окруженном китайскими солдатами. В Ургу был торжественно принесен портрет президента Китайской республики. Это событие символизировало возвращение старых порядков, существовавших до установления автономии в 1911 году. Особенно ударило по всем без исключения монголам восстановление аннулированных в 1911 году долгов всевозможным китайским фирмам. К долгу были насчитаны проценты, наросшие с 1911 года, и в результате все население Внешней Монголии попало в жесточайшую долговую кабалу к китайцам, от которой монголы успели поотвыкнуть за время русского протектората.

В опубликованных еще в 1911 году «Очерках русско-монгольской торговли» авторы, Боголепов и Соболев, весьма прозорливо предсказывали последствия усиления китайского национализма: «Пробуждение национализма у китайцев обещает монголам усиление беспощадной колонизации ее (т. е. Монголии. — А. Ж.) китайцами. Этот национализм сотрет Монголию с лица земли и превратит ее в страну сельских хозяев и овцеводов-китайцев… Но этот же национализм обращен и против белых, приняв резко выраженную форму антиевропейского движения, которое грозит и русским в Монголии». Спустя без малого десять лет предсказания двух русских авторов начали полностью сбываться.

Большинство китайских солдат, оказавшихся в Монголии, принадлежали армии Южного Китая и были настроены весьма революционно. Не случайно, что китайская военная администрация оказалась также дружественно расположенной по отношению к большевикам. Из России в Ургу прибывали комиссары советского правительства, образовавшие в городе местное большевицкое самоуправление. «Во главе городской думы стоял некто Чайванов, бурят, иркутский адвокат и большевик. Городская дума состояла также из большевиков, и таковые главенствовали всюду. В местном кооперативе председательствовал священник Феодор Парняков, тоже большевик, — вспоминал один из русских жителей Урги. — … Большевики в Урге подняли голову… Начались притеснения инакомыслящих… Всему этому положил конец барон Унгерн-Штернберг, генерал-лейтенант, начальник Азиатской конной дивизии армии атамана Семенова». Участники Белого движения, оказавшиеся в Монголии в силу тех или иных причин, арестовывались китайцами и заключались в ургинскую тюрьму, где содержались поистине в нечеловеческих условиях. Все попытки отдельных членов русской колонии оказать помощь питанием и теплой одеждой заключенным под стражу соотечественникам пресекались красными «товарищами», находившими полное понимание у китайской администрации.

Тем временем ситуация в Забайкалье становилась для белой армии критической. Войска якобы независимой от Советской России буферной Дальневосточной республики (ДВР) под видом «добровольцев» пополнялись регулярными частями Красной армии. Под давлением превосходящих сил красных немногочисленные и деморализованные внутренними склоками среди генералов белые войска откатывались к Чите. Усилилось дезертирство — кто-то переходил к красным, кто-то скрывался в тайге, дожидаясь, пока прекратится сама затянувшаяся на шесть лет война, кто-то предусмотрительно направлялся за рубеж, полагая, что в России все потеряно и, пока не поздно, надо налаживать жизнь в эмиграции.