Стефан Цвейг - Взгляд в зеркало моей жизни

Из-за цензуры, свирепствовавшей во время войны, эта драма нигде, за исключенном нейтрального Цюриха, не могла быть напечатана. и не могли прозвучать ее предостерегающие слова; после крушения сама действительность более яркими красками продемонстрировала все то, у чем говорилось в «Иеремии». Так же осталось книгой то, что должно было быть предостерегающим воплем. Зато если не своим современникам, то хоть самому себе помог я этой поэмой. Впервые громко зазвучали все струны моего существа; слабые звуки случайных мотивов окрепли, вылились в страстную мелодию.

Когда война закончилась или когда показалось, что она закончилась (ведь все еще есть искры под пеплом тлеющих угольев!), надо было осмотреться, привести в порядок свои внутренние переживания. Мой мир был разрушен, надо было строить новый. А для этого требовалась самопроверка, подведение жизненного баланса. Что было утеряно? Что осталось? Утеряны — легкость прежних времен, шутливая легкость, с которой давалось творчество, с которой без устали и напряжения делались путешествия из одной части света в другую; утеряны были еще и некоторые внешние вещи — деньги, материальная беззаботность. Осталось, напротив: несколько ценных друзей, хороший жизненный опыт, старая страстная любовь к знаниям, новая, стойкая смелость, чувство ответственности после стольких потерянных лет — это уже был достаточный багаж для того, чтобы начинать жизнь сначала. Принятые мной решительные меры радикально изменили мою жизнь. Я покинул столицу, отучил себя от своих венских привычек, переехал в Зальцбург, женился и, бросив якорь, принялся за планомерную работу, взвесив взвесив предварительно все свои силы и возможности. Я подчеркиваю планомерный характер своей работы, так как в наше время, по моему мнению, надо особенно ясно отдавать севе отчет в своих целях и устремлениях. Главной задачей, Которую я себе поставил, задачей на много дет вперед, являются два больших цикла, каждый заключающий в себе несколько томов. Одна цикл — беллетристический, под общим названием «Цепь», из которого вышли в свет следующие тома: «Жгучая тайна» («Первые переживания»), «Амок» и «Смятение чувств». В этом цикле я хочу дать законченные рисунки отдельных разновидностей чувства: страсти, времени, возраста в их взаимоотношениях к окружающему миру.

Второй цикл — «Строители мира» — ставит себе целью параллельно с первым воссоздать и проследить в форме этюдов и портретов зарождение и развитие отдельных представителей человеческого гения.

До сих пор вышло три тома — «Три мастера» (Бальзак, Диккенс, Достоевский), «Борьба с демоном» (Гёльдерлин, Ницше, Клейст) и «Три певца своей жизни» (Казанова, Стендаль, Толстой). Оба эти цикла задуманы одновременно в виде двух параллельно идущих лестниц, которые, зарождаясь в подземелье, подымаются до пределов духовного бытия и, встречаясь на последнем пороге, соединяются в единое целое. Вышедшие до сих пор шесть томов являются лишь началом дуги, оба конца которой, сойдясь когда-нибудь вместе, подведут одновременно итоги и моему собственному жизненному пути.

Я знаю, что столь широкие планы требуют для проведения их в жизнь многих лет терпения; но не является ли терпение тем уроком, который нам преподала мировая война?

В наше время кавалерийские атаки невозможны уже не только на войне, но и в духовной жизни. Именно опыт последней войны должен нас заставить изучать и применять в жизни те методы и ту стратегию, которые создали цепь бесконечных окопов, простиравшихся с одного конца Европы до другого, и в которых каждое медленное продвижение вперед, лишь постепенно развиваясь, приводило к большому, решающему результату. Незначительные, окопавшиеся в тени, стоим мы все под, землей за нашей работой, перед нашей общей задачей; временем. Она стала слишком велика, слишком значительна эта задача для того, чтобы отдельные личности; осмеливались бы судить или обвинять ее. Всем тем, что мы пишем или делаем, мы только даем свои свидетельские показания в том вечно движущемся вперед, вечно переоценивающем себя процессе, который мы называв историей и в котором мы даем показания о себе и о нашем мире. Каково будет значение этих показаний, будут ли они вообще иметь таковое, об этом нам, свидетелям, судить не дано. Лишь тогда, когда мы кончим свою речь, невидимый судья произнесет свой приговор.

Время, о котором я всегда буду вспоминать с благодарностью, эти десять лет, с 1924 по 1933-й, были для Европы относительно спокойными; но на политической арене появился тот человек и миру был положен конец.

Читать дальше