Елизавета Орлова - Хроники Фаины Раневской. Все обязательно сбудется, стоит только расхотеть!

За год до своей смерти Раневская отказалась играть на сцене.

— Старость, — сказала она, — вещь страшная. Болят все мои косточки. Очень устала, очень. Восемьдесят семь лет! Я не Яблочкина, чтобы играть до 100 лет. Нет, больше на сцену не выйду!

Она прожила 88 лет, хлебнув горечи болезней и одинокой, бессемейной старости. У нее была домработница, ее навещали друзья, но самым близким существом оказался пес Мальчик, ради которого она отказывалась ложиться в больницу или ехать в санаторий.

— Старость — это просто свинство. Я считаю, что это невежество Бога, когда он позволяет доживать до старости. Господи, уже все ушли, а я все живу. Бирман — и та умерла, а уж от нее я этого никак не ожидала. Страшно, когда тебе внутри восемнадцать, когда восхищаешься прекрасной музыкой, стихами, живописью, а тебе уже пора, ты ничего не успела, а только начинаешь жить!

Не пренебрегая остром словцом, Фаина Георгиевна была также критична и по отношению к самой себе:

— Старая харя не стала моей трагедией — в 22 года я уже гримировалась старухой и привыкла, и полюбила старух моих в ролях. А недавно написала моей сверстнице: «Старухи, я любила вас, будьте бдительны!». Книппер-Чехова, дивная старуха, однажды сказала мне: «Я начала душиться только в старости». Старухи бывают ехидны, а к концу жизни бывают и стервы, и сплетницы, и негодяйки… Старухи, по моим наблюдениям, часто не обладают искусством быть старыми. А к старости надо добреть с утра до вечера!

Когда Раневская получила новую квартиру, друзья перевезли ее имущество, помогли расставить и разложить все по местам и собрались уходить. Вдруг она заголосила:

— Боже мой, где мои похоронные принадлежности?! Куда вы положили мои похоронные принадлежности? Не уходите же, я потом сама ни за что не найду, я же старая, они могут понадобиться в любую минуту!

Все стали искать эти «похоронные принадлежности», не совсем понимая, что, собственно, следует искать. И вдруг Раневская радостно возгласила:

— Слава Богу, нашла!

И торжественно продемонстрировала всем коробочку со своими наградами.

У нее была стена, сплошь увешанная фотографиями, приколотыми иглами для внутривенных вливаний — Уланова, Шостакович, Пастернак Ахматова, Цветаева… Ее как-то спросили:

— Как же так — столько замечательных людей прошли через вашу жизнь, почему вы ничего не напишете?

— Я, деточка, написала. Но потом перечитала Толстого, поняла, что он написал лучше, и свои заметки порвала! — ответила Фаина Георгиевна.

Рефлексия и самоирония не позволяли Раневской даже принимать комплименты:

— Как вам идет этот халат! — кто-то похвалил как-то ее наряд.

— Деточка, что же мне сейчас может идти, кроме гробовой доски?!

Но собеседник продолжал настаивать на своем. Тогда Раневская сказала:

— Я поняла, что такое халатное отношение. Это когда встречаешь гостя в халате.

Комическое и трагическое переплеталось в ней и на сцене, и в жизни.

В октябре 1983 года Раневская навсегда оставила сцену — буднично, без проводов и речей, просто уведомив о своем решении директора театра им. Моссовета.

…На ее могиле до сих пор нет памятника. Фаина Георгиевна завещала похоронить себя в могиле сестры и ни в коем случае не разрушать то скромное надгробие, которое на ней поставила. Какой-то неведомый поклонник актрисы, зная о ее любви к животным, приварил к плите металлическую фигурку собаки…

Так случилось, что многие годы она провела почти безвыходно в четырех стенах. Но сохранила острое любопытство к жизни во всех проявлениях: к политике, к психологии современного человека, к смешному, к людским слабостям, к новым книгам, к новым талантам. Едкая насмешливость при постоянно возвышенном складе ума и сердца. Не терпела «тонкость» в общении, но при этом органически не переносила малейшую фамильярность. Тяга к общению и потребность одиночества. Взрывы гнева и сентиментальность. Самоутверждение, обидчивость, подозрительность, и при этом — широта души, искренняя беспощадная самокритика, непостижимое умаление, даже уничижение своих достоинств, талантов, например, писательского дара. Безмерная печаль и могучий внутренний оптимизм. Жалостливая любовь ко всем людям и громогласный искренний патриотизм, безоговорочное предпочтение своих: «во всем наше лучше — русский язык, русский образ мыслей, русский стиль жизни, русские традиции». Канаты, канаты сплелись в ней! Огромный масштаб. Карта в размер самой местности. Глубина памяти в размер века.