Нина Молева - Баланс столетия

Против ее отъезда из дома возражали и отец, и мать. Дом требовал присмотра, а у нее это получалось с детства. Мария Никитична знала народный календарь, приметы. Ловко затирала тесто на калачи и лепила вкуснейшие полтавские котлеты, умела отстирать любое пятно. До конца своих дней вспоминала вкус ярко-синей глины, которую брали на окраине Ромодани, — жевала глиняные комочки вместе со всеми ребятами в округе, — колеи в жирно чавкающем черноземе, бесконечные дожди в ненастном июне, жгучие потоки солнца на исходе лета.

О своем образовании отзывалась с насмешкой: «Домашнее!» Всего-то уроки местных учителей, матери и главным образом сестры и брата, приезжавших на лето в Ромодань. После смерти матери она взбунтовалась. Понимая, что отец не отпустит из домашнего гнезда, схитрила — отпросилась навестить родных в Москве. Оказавшись под опекой множества тетушек и кузин в старой столице, заявила о желании готовиться к экзамену, чтобы стать домашней учительницей. Никто не возражал: ничего другого бесприданнице не оставалось.

Кончина Никиты Ивановича разрешила затянувшийся спор. Дом в Ромодани ей не достался. Единственным наследством княжны Марьи стали вещи из Кибинцев. Экзамен она сдала. Начала искать работу. О материальной поддержке со стороны родных не хотела и слышать.

Марии Никитичне посчастливилось побывать на открытии памятника Пушкину на Тверской площади и даже получить билет в Колонный зал Благородного собрания («Только на балкон!»), где выступал со своей знаменитой речью Тургенев. В конце жизни она скажет: «Знаете, они не были классиками, обреченными на бессмертие. Они — воздух моего поколения. Мы им дышали».

Еще она вспоминала красавца Южина и романтического Ленского в спектаклях Малого театра, постановку «Царь Федор Иоаннович» в театре сада «Эрмитаж», с которого начинал свою историю будущий МХАТ, в то время еще Художественный общедоступный. Все вечера и воскресные утренники были расписаны, дни отданы учительской работе в благотворительных учреждениях великой княгини Елизаветы Федоровны. Благотворительность, милосердие — для Марии Никитичны это были не пустые слова.

«Ох уж этот мне Даль, — говорила она иногда, — все-то вы на него, как на икону, молитесь. А язык чувствовать надо самим. Самим!» В ее старом красного дерева комоде можно было найти открытки: Дворцовая площадь Кремля, подсвеченный — «иллюминованный» памятник генералу Скобелеву на фоне гостиницы с затейливой вывеской «Дрезден», Воскресенский монастырь за Кремлевской стеной, Кузнецкий Мост с лихачами… И везде гриф «Издание Общины Святой Евгении» и знак Красного Креста. «А как же иначе? Чтобы каждый грош шел на дело милосердия. Об этом было принято думать».

«Было принято»… Иначе говоря, общественное мнение формировало убежденность каждого.

«За примером ходить недалеко. На углу Скатертного и Хлебного переулков на фасаде дома была надпись: „Милосердие есть движение душевное, подвигающее на доброе действие“. Конечно, это было прежде. Когда дом принадлежал церкви Бориса и Глеба, что на Поварской. Там клир жил. И богаделенка приходская была рассчитана то ли на шестерых, то ли на четверых старушек. Мысль хорошая была: чтобы весь приход одной семьей жил. В семье ведь и здоровые, и хворые, и молодые, и старые — все перед глазами. Из памяти не вычеркнешь. Нет, не из памяти — из совести…»

«Кто занимался благотворительностью? Не думайте, что одни миллионеры или очень состоятельные люди. Те наоборот — чаще жались». В руках Марии Никитичны очередная открытка из комода. Мясницкие ворота. Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Через дорогу — окруженный конными упряжками Почтамт. Под поздравительными строками подпись: «С. Тютчева» и обратный адрес: Средний Спасский переулок, дом Носова.

«Вот возьмите — Софья Ивановна Тютчева, дочь Ольги Николаевны Путяты, которая в приданое получила Мураново. Они там все вместе жили — Ольга Николаевна, Федор Иванович, Николай Иванович и сама Софья Ивановна. У всех придворные чины, а деньги совсем небольшие. Все равно благотворительностью занимались.

Федор Иванович, камер-юнкер, состоял в Попечительстве над учащимися в Москве славянами. Было такое после Русско-турецкой войны. Николай Иванович, церемониймейстер, — в Совете Иверской общины сестер милосердия, что в начале Большой Полянки. А Софья Ивановна — в Московском комитете Красного Креста. Мы с ней постоянно в Елизаветинском благотворительном обществе встречались.